Читаем Тайный агент. На взгляд Запада полностью

— Я бы согласился с этим заключением, — сказал Разумов, принимая вид человека рассуждающего беспристрастно, — если бы точно было известно, что «наш молодой барин» — именно Виктор Халдин. В этом вы уверены?

— Да. Ошибки быть не может. Мой корреспондент знал Халдина не хуже, чем знает вас, — решительно заявила она.

«Это красноносый, сомнений нет», — сказал себе Разумов с вновь проснувшимся беспокойством. Остался ли незамеченным его собственный визит в этот проклятый дом? Вряд ли. Очень маловероятно. Это ведь отличный повод для сплетен, которые собирает этот тощий проныра. Но в письме, кажется, ни о чем таком не упоминалось. Или она умолчала об этом. А если так, то почему? Даже если этот голодный демократ с его чертовым талантом узнавать людей по описанию пока еще ничего не разнюхал, то это временная отсрочка. Вот-вот он разузнает обо всем, бросится писать очередное письмо — и тогда!..

Несмотря на то, что ненависть и презрение наделяли Разумова какой-то ядовитой, безрассудной храбростью, он внутренне содрогнулся. Он был далек от обычного страха, но не мог с отвращением не думать о том, что эти люди могут пойти в отношении его на любой шаг. В этом страхе было что-то от суеверного ужаса. Сейчас, когда его положение стало более прочным благодаря Зимяничу и их собственной глупости, ему захотелось полной безопасности — свободы не лгать в лицо, возможности быть среди них молчаливым, не задающим вопросов, слушающим, непроницаемым — как сам образ рока, поджидающего их преступления и безумства. Мог ли он уже себе это позволить? Или еще рано? Или это время никогда не наступит?

— Ну хорошо, Софья Антоновна, — сказал он, как бы через силу уступая — ведь на самом деле ему совершенно не хотелось расстаться с ней, не проверив степени ее искренности вопросом, который, как он понимал, задать было никак невозможно. — Ну хорошо, Софья Антоновна, если так, то…

— Он сам свершил суд над собою, — проговорила она, как будто размышляя.

— Что? Ах да! Угрызения совести, — пробормотал Разумов с двусмысленным презрением.

— Не будьте суровы, Кирилл Сидорович, из-за того, что вы потеряли друга. — В ее голосе не было и намека на мягкость, только в черном блеске глаз на мгновение перестали отражаться мстительные видения. — Он был человеком из народа. В простой русской душе всегда находится уголок для раскаяния. Об этом нельзя забывать.

— И тогда это приносит утешение? — с иронией осведомился Разумов.

— Хватит зубоскалить! — резко осадила она его. — Запомните, Разумов: женщины, дети и революционеры ненавидят иронию; ирония отрицает любой здоровый инстинкт, любую веру, любую преданность, любое дело. Не зубоскальте! Хватит… Не знаю, как это получается, но бывают моменты, когда вы вызываете у меня отвращение…

Она отвернула лицо в сторону. Наступила вялая тишина, как будто все накопившееся за беседу электричество разрядилось в этой бурной вспышке. Разумов и бровью не повел. Неожиданно она коснулась кончиками пальцев его плеча.

— Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь, — сказал он очень спокойно.

Он с гордостью думал о том, что она не может ничего прочесть у него на лице. Он ощущал подлинное умиротворение, избавившись — пусть на миг — от не совсем ясной угнетенности. Неожиданно он спросил себя: «Какого черта я вообще заявился в этот дом? Что за идиотский поступок!»

Глубокое отвращение овладело им. Софья Антоновна все не прощалась, явно стараясь дружелюбным тоном восстановить мир. Она продолжила пересказ знаменитого письма и сослалась на разные мелкие подробности, приведенные ее осведомителем, никогда не видевшим Зимянича. «Жертва угрызений совести» была похоронена за несколько недель до первого появления корреспондента Софьи Антоновны в трущобе. Дом сей, кстати говоря, был полон превосходного революционного материала. Дух героического Халдина прошел по этим логовам безысходной нищеты, пообещав всеобщее избавление от всех бед, что угнетают человечество. Разумов слушал ее, не слыша, обуреваемый только что возникшим желанием обрести безопасность и освободиться от унизительной необходимости грубо лгать в лицо, что иногда становилось для него почти невыносимо.

Нет. То, что он хотел услышать, так и не всплывет в этой беседе. А возможность навести разговор на эту тему начисто отсутствует. Разумов сожалел, что не придумал для использования за границей какой-нибудь безупречной легенды, которая могла бы объяснить его роковой визит в трущобу. Но, покидая Россию, он не слышал о том, что Зимянич повесился. И в любом случае, кто бы мог предвидеть, что осведомитель этой женщины выйдет именно на эту трущобу — из всех подобных трущоб, ожидающих уничтожения в очистительном пламени социальной революции? Кто бы мог предвидеть? Да никто! «Это абсолютная, дьявольская неожиданность», — думал Разумов, спокойно, с видом непроницаемого превосходства кивая в ответ на замечания Софьи Антоновны о психологии «народа». «О да, конечно», — говорил он холодным тоном, но чувствовал при этом зуд в пальцах, — о, как бы вырвать из ее горла нужные ему сведения!

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор
Я и Он
Я и Он

«Я и Он» — один из самых скандальных и злых романов Моравиа, который сравнивали с фильмами Федерико Феллини. Появление романа в Италии вызвало шок в общественных и литературных кругах откровенным изображением интимных переживаний героя, навеянных фрейдистскими комплексами. Однако скандальная слава романа быстро сменилась признанием неоспоримых художественных достоинств этого произведения, еще раз высветившего глубокий и в то же время ироничный подход писателя к выявлению загадочных сторон внутреннего мира человека.Фантасмагорическая, полная соленого юмора история мужчины, фаллос которого внезапно обрел разум и зажил собственной, независимой от желаний хозяина, жизнью. Этот роман мог бы шокировать — но для этого он слишком безупречно написан. Он мог бы возмущать — но для этого он слишком забавен и остроумен.За приключениями двух бедняг, накрепко связанных, но при этом придерживающихся принципиально разных взглядов на женщин, любовь и прочие радости жизни, читатель будет следить с неустанным интересом.

Альберто Моравиа , Галина Николаевна Полынская , Хелен Гуда

Эротическая литература / Проза / Классическая проза / Научная Фантастика / Романы / Эро литература / Современные любовные романы