Тайный агент. На взгляд Запада

И это все, что я намерен рассказать и об этом первом свидании, и о нескольких последовавших. Подробный рассказ об этих встречах, возможно, напомнил бы моральному чувству западного читателя страшные старинные легенды, в которых враг рода человеческого выведен ведущим утонченно-лживые разговоры с какою-нибудь искушаемой душой. Не стану спорить, но хочу заметить, что злой дух, движимый исключительно страстью сатанинской гордыни, для современности с ее более широким взглядом на вещи стал уже не так черен, как его рисовали раньше. С тем большей осторожностью, стало быть, надлежит нам делать выводы об оттенках цвета, когда речь заходит о простом смертном с его многими страстями и с его прискорбной способностью к заблуждениям, которого то и дело ослепляет низменный блеск смешанных побуждений, постоянно подводит сиюминутная мудрость.

Советник Микулин был одним из тех могущественных чиновников, которые, находясь на посту не то чтобы скромном, не то чтобы неприметном, но просто не бросающемся в глаза, оказывают большое влияние не столько на само ведение дел, сколько на методы, какими они ведутся. Преданность Церкви и Престолу сама по себе не является преступным чувством; предпочитать волю одного воле многих — удел вовсе не обязательно негодяя или идиота от рождения. Советник Микулин был не только умным, но и преданным делу чиновником. В частной жизни — холостяк, любящий комфорт, живущий один в роскошно обставленной квартире из пяти комнат; близкие знакомые знали его как просвещенного покровителя искусства женского танца. Более широкие общественные круги узнали о нем только позднее, в момент его падения, когда началось одно из тех государственных судебных разбирательств, которые изумляют и озадачивают обывателя, читающего газеты, когда в них мельком проскальзывают сведения об интригах, чье существование он доселе и представить не мог. И при этом шевелении смутно видимых чудищ, в этом мимолетном, таинственном возмущении грязных вод советник Микулин с достоинством пошел ко дну, спокойно и твердо заявив о своей невиновности — и больше не сказав ни слова. Никаких откровенных высказываний, способных навредить затравленному самодержавию, полнейшая верность жалким arcana imperii[239]

, хранимым в его патриотической груди, бюрократический стоицизм, сочетающийся с неискоренимым в русском чиновнике, почти возвышенным презрением к правде; стоицизм молчания, понятный только очень немногим посвященным и — особенно в восприятии сибарита — не лишенный некоего цинического, жертвенного величия. Ведь невероятно тяжелый приговор превратил советника Микулина граждански в мертвеца, а фактически — едва ли не в самого обычного осужденного.

Похоже, дикому самодержавию, точно так же, как и божественной демократии, недостаточно для пропитания тел своих врагов. Оно заодно пожирает своих друзей и слуг. Падение Его Превосходительства Григория Григорьевича Микулина (случившееся несколькими годами позднее) опускает занавес над его дальнейшей судьбой. Но во времена убийства (или казни) господина де П. советник Микулин, скромно именовавшийся начальником отделения генеральской канцелярии, обладал обширным влиянием как доверенное лицо и правая рука своего бывшего товарища по гимназии и старого друга генерала Т. Можно представить, как они разговаривали между собой о деле мистера Разумова, с полным осознанием своей неограниченной власти над всеми живущими в России, словно два олимпийца, с высокомерным презрением взирающие на червя. Родства с князем К. было достаточно для того, чтобы спасти Разумова от произвола судебного разбирательства, и весьма не исключено, что после беседы в канцелярии его могли бы оставить в покое. Конечно, советник Микулин не забыл бы его (он никого не забывал, кто когда-либо попадал в поле его наблюдения), но мог бы, по крайней мере, отказаться от всяких на него видов. Советник Микулин был добродушный человек и не желал никому зла. Кроме того, на него (с его реформистскими взглядами) молодой студент, сын князя К. и определенно не дурак, произвел благоприятное впечатление.