Но так распорядилась судьба, что, когда мистер Разумов начал обнаруживать, что все пути в жизни для него закрыты, неброские способности советника Микулина были вознаграждены весьма ответственным назначением — ему было поручено ни больше ни меньше, как руководство общим полицейским надзором над Европой. И вот тогда, и только тогда, когда его задачей стало усовершенствование работы ведомства, следящего за революционной деятельностью за рубежом, он снова подумал о мистере Разумове. Этот взятый уже на заметку необычный молодой человек, с его своеобразным темпераментом, неуравновешенным умом и потревоженной совестью, с его мучительно-ложным положением мог быть с большою выгодой и по-особому использован. Как будто сами революционеры вложили в руку Микулина это орудие, куда более тонкое, чем заурядные грубые инструменты, и столь подходящее, если только снабдить его необходимыми реквизитами, для проникновения туда, куда не было доступа обычным осведомителям. Провиденциально! Просто провиденциально! Князь К., приобщенный к этой тайне, готов был разделить эту мистическую точку зрения. «Однако потом нужно будет устроить ему карьеру», — озабоченно настаивал он. «О, разумеется. Мы позаботимся об этом», — согласился Микулин. Мистицизм князя К. был довольно бесхитростного рода; но у советника Микулина хватало хитроумия на двоих.
У вещей и людей всегда бывает некий смысл — некая особая сторона, с которой их можно крепко ухватить, чтобы получить в безраздельное распоряжение, под полный контроль. Сила советника Микулина заключалась в умении пленять людей, которых он использовал, именно с нужной стороны. Ему не важно было, в чем именно она состояла: в тщеславии, отчаянии, любви, ненависти, алчности, умной гордыне или глупом тщеславии, — лишь бы только с ее помощью человека можно было заставить служить делу. Никому не известному, лишенному связей молодому студенту Разумову, в момент его предельного морального одиночества, было дано почувствовать, что в нем заинтересована небольшая группа высокопоставленных лиц. Князя К. удалось убедить вмешаться лично, и он в какой-то момент даже дал волю своим мужским эмоциям, что оказалось неожиданным и довольно сильно подействовало на мистера Разумова. Внезапное объятие, вызванное и верностью престолу, и долго подавляемыми отцовскими чувствами, открыло мистеру Разумову нечто даже в собственной душе.
«Так вот в чем дело!» — воскликнул он про себя. Теперь, когда он вспоминал об этом взволнованном разговоре с князем К., мрачные мысли молодого человека о своем положении смягчало подобие презрительной нежности. Этот простодушный, говорливый экс-гвардеец и сенатор, чьи мягкие седые официальные бакенбарды пощекотали Разумову щеку, его аристократический и убежденный в своих взглядах отец — да неужели он хоть на йоту меньше заслуживает уважения или более нелеп, чем этот вечно голодный, красноносый студент с его фанатичной революционностью?
Впрочем, к уговорам добавился и некоторый нажим. Мистеру Разумову всегда давали почувствовать, что он не волен всецело распоряжаться собой. Невозможно было избавиться от этого ощущения, от этого мягкого и не имеющего ответа микулинского: «Куда?» Однако бестактностей не допускалось. Речь шла об опасной миссии в Женеву для получения в критически важный момент абсолютно достоверных сведений из весьма малодоступного сектора внутреннего революционного круга. Были признаки того, что зреет очень серьезный заговор… Спокойствие великой страны оказывалось под угрозой… Грандиозному проекту благочинных реформ угрожала опасность… Высочайшие особы в государстве испытывали патриотическую тревогу — и так далее. Одним словом, советник Микулин знал, что надо говорить. Об этом его умении ясно свидетельствует дневник мистера Разумова, содержащий умственный и психологический самоанализ, исповедь перед самим собой — печальное прибежище молодого человека, подле которого нет ни доверенного друга, ни родной души.
Нет нужды описывать, каким образом вся эта предварительная работа была скрыта от стороннего наблюдения. Привлечение к делу окулиста может служить достаточным примером. Советник Микулин был изобретателен, а задача не представляла особой трудности. Любому студенту — да хоть бы даже и самому красноносому — предоставлялось в свое удовольствие наблюдать за тем, как мистер Разумов входит в частный дом для консультации с окулистом. Конечный успех зависел исключительно от самообмана революционеров, приписывавших Разумову таинственную причастность к делу Халдина. Это компрометирующее обстоятельство было достаточной рекомендацией — и они выдали ее сами. Именно в
И именно над