Тайный агент. На взгляд Запада

Это был миг пробуждения; а потом сон продолжился: Пруссия, Саксония, Вюртемберг, лица, виды, слова — бесконечный сон, за которым он следил со злобным, пристальным вниманием. Цюрих, Женева — все сон, подробный до мелочей, доводящий до отрывистого смеха, до безумной ярости, до смерти — и вызывающий страх, что придется пробудиться перед самым концом…

П

«Может быть, жизнь ровно в этом и заключается, — размышлял Разумов, расхаживая взад-вперед под деревьями островка, наедине с бронзовой статуей Руссо. — Сон и страх». Сумерки сгущались. Исписанные листки, вырванные из записной книжки, были первым результатом его «миссии». И вот это был уже не сон. Листки содержали свидетельство того, что он находится на пороге больших открытий. «Думаю, уже ничто не препятствует тому, чтобы меня полностью признали за своего».

На этих страницах он изложил свои впечатления, привел некоторые разговоры. Он даже написал, помимо прочего: «Кстати, мне удалось увидеть этого страшного H.H. Жуткая, пузатая скотина. Если я узнаю что-нибудь о его планах, то вышлю предупреждение».

Тщетность того, что он делал, поразила его как проклятие. Даже сейчас он не верил в реальность своей миссии. Он в отчаянии оглянулся, как будто пытаясь найти путь к спасению от этого неодолимого чувства. И с яростью смял в руке листки из записной книжки. «Их надо отправить по почте», — подумал он.

Он вышел на мост и вернулся на северный берег, — он помнил, что заметил здесь, в одной из узких улочек, неприметную лавчонку, где продавались дешевые резные изделия из дерева, — полки вдоль стен были заставлены необычайно грязными, переплетенными в картон томами небольшой народной библиотеки. Там можно было купить и почтовые принадлежности. Угрюмый, затрапезного вида старик дремал за прилавком. Худая женщина в черном, с болезненным лицом, даже не взглянув на Разумова, положила перед ним интересовавший его конверт. Разумов подумал, что этих людей можно не опасаться, — ничто в мире их больше не интересовало. Положив конверт на прилавок, он написал на нем немецкую фамилию некой особы, живущей в Вене. Разумов знал, что это его первое донесение советнику Микулину будет переправлено в посольство, там доверенное лицо его зашифрует, и в этом виде оно спокойно отправится дальше, вместе с дипломатической почтой. Это была мера, предпринятая для того, чтобы уберечь информацию от лишних глаз, посторонних людей, всяческих неожиданностей, предательства. Она была призвана обеспечить его безопасность — полнейшую безопасность.

Он выбрался из лавчонки и направился к почтовому отделению. Вот тогда-то я увидел его во второй раз в тот день. Он пересекал рю Монблан с видом человека, совершавшего прогулку без всякой цели. Он не заметил меня, но я высмотрел его уже на некотором расстоянии. Он очень хорош собой, подумал я, этот примечательный друг брата мисс Халдиной. Я видел, как он подошел к почтовому ящику, затем отправился назад. Снова он прошел мимо меня очень близко, но я уверен, что и в этот раз он меня не увидел. Голова его была высоко поднята, но выражением лица он напоминал сомнамбулу, борющегося со сном, который заставляет его блуждать в опасных местах. Мои мысли обратились к Наталии Халдиной, к ее матери. Он был единственным, что осталось им от сына и брата.

Человек Запада во мне пришел в замешательство. В выражении этого лица было что-то шокирующее. Будь я конспиратором, русским политическим эмигрантом, то, пожалуй, сумел бы сделать из случайно увиденного мной практические выводы. Но я всего лишь почувствовал замешательство — это во мне проснулось неясное, тревожное предчувствие в связи с Наталией Халдиной. Его трудно объяснить, — но благодаря ему я принял решение вечером, завершив свой одинокий ужин, навестить этих дам. Правда, с мисс Халдиной я встречался только несколькими часами ранее, но миссис Халдину не видел довольно давно. Откровенно говоря, в последнее время я уклонялся от встречи с нею.