Тайный агент. На взгляд Запада

— Я! Переменилась! — воскликнула она, не повышая голоса. — Мои убеждения побуждают меня уйти! Горько было слышать это, ведь я все время переживаю из-за того, что слаба и не понимаю, что должна делать. Вы это знаете. И чтобы покончить со всем этим, я поступила эгоистично. Чтобы она не подозревала меня, я рассказала ей о господине Разумове. Это было эгоистично с моей стороны. Знаете, мы были совершенно правы, когда решили ничего ей не говорить. Абсолютно правы. Как только я заикнулась о том, что друг нашего бедного Виктора здесь, я увидела, как правы мы были. Ее нужно было подготовить; но в своем расстройстве я сразу выпалила все. Мама тут же страшно разволновалась. Как давно он здесь? Что он знает и почему не навестил нас сразу же, этот друг ее Виктора? Что это значит? Неужели с ней нельзя поделиться хотя бы воспоминаниями, оставшимися от ее сына?.. Только представьте, что я ощущала, видя ее лицо, белое как полотно, видя, как она сидит, совершенно неподвижно, сжимая худыми руками ручки кресла. Я сказала, что это я во всем виновата.

Я мог представить себе неподвижную, безмолвную фигуру ее матери в кресле там, за дверью, подле которой разговаривала со мной ее дочь. Это молчание там, внутри, казалось, громко взывает о мести историческому факту и его современным последствиям. Эта мысль только мелькнула в моем сознании, но я не сомневался, что мисс Халдину она гложет уже давно. Я вполне понял ее, когда она сказала, что после этой сцены не знает, как выдержит предстоящую ночь. Миссис Халдина дала волю самым жутким предположениям, самым фантастическим и жестоким подозрениям. Все это нужно было опровергнуть любой ценой и не теряя времени. Я не поразился, узнав, что мисс Халдина сказала ей: «Я пойду и сейчас же приведу его». Не было ничего нелепого в этом восклицании, ничего преувеличенного в этом чувстве. И я даже согласился деловито:

— Хорошо, но как?

Она совершенно правильно подумала обо мне, но что мог я сделать, не ведая, где живет господин Разумов?

— А ведь, может статься, он живет совсем рядом и до него рукой подать! — воскликнула она.

Я усомнился в этом, но с радостью отправился бы за ним и на другой конец Женевы. Думаю, она была уверена в этом, коль скоро первым делом подумала обо мне. Но услуга, о которой она хотела меня просить, была иного рода — сопроводить ее в шато Борель.

Я без всякого удовольствия представил себе темную дорогу, мрачный сад и запущенный, подозрительный вид этого оплота некромантии^[244]

, интриг и феминистского культа. Я возразил: мадам де С. скорее всего не знает ничего из того, что нам нужно. И вряд ли мы застанем там молодого человека. Я вспомнил мельком увиденное выражение его лица и почему-то проникся убеждением, что человек, выглядящий хуже, чем если бы увидел мертвеца, скорее всего пожелает запереться где-нибудь там, где сможет остаться один. Я почувствовал странную уверенность в том, что мистер Разумов шел именно домой, когда я встретил его.

— Я, собственно, имела в виду Петра Ивановича, — спокойно сказала мисс Халдина.

А! Он, конечно, может знать. Я посмотрел на часы. Было только двадцать минут десятого… Всего-то.

— Я бы попробовал отправиться в его отель, — предложил я. — У него комнаты в «Космополитан», где-то на верхнем этаже.

Я не вызвался сходить туда сам, поскольку не был уверен в том, как меня примут, а предложил отправить туда с запиской верную Анну, чтобы получить нужные сведения.

Анна по-прежнему ждала у двери в другом конце прихожей; мы же переговаривались шепотом. Мисс Халдина полагала, что должна идти сама. Анна робка и медлительна. На ее возвращение с ответом уйдет время, а поскольку нет никакой уверенности, что господин Разумов живет поблизости, идти к нему может оказаться слишком поздно.

— Если же я пойду сама, — доказывала мисс Халдина, — то смогу отправиться к нему прямо из отеля. И, в любом случае, мне придется идти, потому что я должна лично все объяснить господину Разумову — как-то подготовить его. Вы даже не представляете, каково сейчас душевное состояние мамы.

Румянец ее то появлялся, то пропадал. Она даже посчитала, что и для матери, и для нее будет лучше, если они немного побудут порознь. Анна, которую ее мать любит, будет у той под рукою.

— Она может пойти со своим шитьем к ней в комнату, — продолжила мисс Халдина, провожая меня до двери. Служанке, открывшей ее нам, она сказала по-немецки: — Ты можешь сказать маме, что приходил этот господин и отправился вместе со мной на поиски господина Разумова. Нужно, чтобы она не беспокоилась, если я уйду на некоторое время.

Мы быстро вышли на улицу, и она глубоко вдохнула прохладный ночной воздух.

— Я даже не спросила вас, — пробормотала она.