Тайный агент. На взгляд Запада

Великий человек, вошедший в это мгновенье, выглядел особо внушительно — и выше, и крупнее — в падавшем к ногам прямыми складками длинном халате из какой-то темной ткани. Он напоминал монаха или пророка; в его мощной фигуре было что-то от жителя пустыни, что-то азиатское; и темные очки в сочетании с этим костюмом придавали ему при тусклом освещении еще большую таинственность, чем обычно.

Маленький Ласпара вернулся на свой стул, к карте — единственному ярко освещенному предмету в комнате. Даже издалека, от двери, я мог различить по форме синевы, изображавшей воду, что это карта прибалтийских провинций. Петр Иванович, издав негромкое восклицание, шагнул навстречу мисс Халдиной, остановился, заметив, что она пришла не одна, и устремил на меня темный, скрытый очками взгляд. Он, должно быть, узнал меня по моим седым волосам и, выразительно пожав широкими плечами, с благосклонной снисходительностью повернулся к мисс Халдиной. Толстая мягкая лапа ухватила ее руку, другая огромная лапа легла сверху, как крышка.

Пока эти двое, стоя посреди комнаты, обменивались неслышными фразами, все остальные сохраняли неподвижность: Ласпара, вставший на стуле на колени, спиною к нам, опершийся локтями на крупномасштабную карту, сумрачное чудовище в углу, человек с козлиной бородкой и искренним взглядом, сидящий на диване, женщина в красной блузе рядом с ним, — никто из них не шевелился. Видимо, у них было мало времени, потому что мисс Халдина быстро отняла свою руку у Петра Ивановича и раньше, чем я думал, двинулась к выходу. Не удостоенный вниманием человек Запада, я спешно распахнул перед нею дверь и вышел следом, так и запомнив их всех неподвижными в разных позах: стоял один только Петр Иванович, похожий в своих темных очках на огромного слепого учителя; за спиной у него яркое пятно света лежало на цветной карте, которую изучал крошечный Ласпара.

Позже, много позже, когда по газетам прошли слухи (очень смутные и быстро заглохшие) о неудавшейся попытке заговора военных в России, мне вспомнилась эта мельком увиденная неподвижная группа с ее центральной фигурой. Никаких подробностей не сообщалось, но стало известно, что заговору оказывали содействие революционные партии за рубежом и что ими заранее были посланы эмиссары и даже найдены деньги, чтобы снарядить пароход с заговорщиками и грузом оружия для вторжения в прибалтийские провинции. И, пока я просматривал эти невнятные сообщения (не вызвавшие в мире большого интереса), то подумал, что старой, уравновешенной Европе, в моем лице провожатого русской барышни, была дана возможность заглянуть за кулисы. И не где-нибудь, а на верхнем этаже огромного отеля я недолгое время наблюдал эту странную картину: сам великий человек; в углу — неподвижная громадная фигура убийцы полицейских агентов и жандармов; Яковлич, ветеран былых террористических кампаний; женщина с такими же седыми, как у меня, волосами и живыми черными глазами — все они в таинственном полусвете, и ярко освещенная карта России на столе. Эту женщину я смог увидеть еще раз. Пока мы ждали лифта, она торопливо прошла по коридору, не спуская глаз с лица мисс Халдиной, и отвела ее в сторону, чтобы сообщить что-то по секрету. Сообщение не было длинным. Только несколько слов.

Пока мы спускались в лифте, Наталия Халдина хранила молчание. Только когда мы вышли из отеля и зашагали по набережной, в ранней темноте, которую фонари покрывали блестками — слева они отражались в черных водах небольшого залива, справа — в нагромождении отелей, — она заговорила:

— Это была Софья Антоновна… Вы ее знаете?

— Да, знаю, — знаменитая…

— Она самая. Судя по всему, после того как мы вышли, Петр Иванович сказал всем, зачем я приходила. Вот поэтому она и выбежала за нами. Она назвала мне себя и затем сказала: «Вы сестра смелого человека, которого не забудут. Вы увидите лучшие времена». Я сказала ей, что надеюсь увидеть время, когда все это будет забыто, пусть даже и имя моего брата будет забыто тоже. Что-то заставило меня сказать так, но вы меня понимаете?

— Да, — ответил я. — Вы мечтаете об эре согласия и справедливости.

— Да. В этой деятельности слишком много ненависти и мести. Она должна быть осуществлена. Но это самопожертвование — и пусть оно будет еще более великим. Разрушение — дело гнева. Пусть забудут и тиранов, и их убийц, а помнят только о строителях нового.

— И Софья Антоновна согласилась с вами? — спросил я скептически.