Словно в подтверждение его слов, мы услышали весьма отдаленный грохот.
Я посмотрел на мисс Халдину и, заметив, что она не склонна прекращать поиски, попросил хозяина лавки в том случае, если господин Разумов вернется раньше, чем через полчаса, попросить его подождать внизу. Мы скоро заглянем сюда снова.
В ответ тот чуть заметно кивнул головой. Согласие же мисс Халд иной было выражено ее молчанием. Мы медленно двинулись по улице в сторону сельской местности; над низкими стенами садов скромных вилл, обреченных на снос, нависали покрытые густой листвой ветви, которые освещались снизу газовыми фонарями. Громкий монотонный шум ледяных вод Арва[248]
, падающих с невысокой плотины, доносился до нас вместе с холодным ветром, проносившимся над широким открытым пространством, там, где двойная линия фонарных огней обозначала еще не застроенную улицу. С другого берега, над которым висела грозная черная туча, одинокий тусклый огонек, казалось, наблюдал за нами усталым взглядом. Когда мы дошли до моста, я сказал:— Нам лучше вернуться…
В лавке его болезненного вида хозяин читал замызганную газету, широко расстелив ее на прилавке. Когда я заглянул внутрь, он только поднял голову и отрицательно покачал ею, поджав губы. Я тут же вернулся к мисс Халдиной, и мы быстро пошли прочь. Она сказала, что утром первым делом пошлет Анну с запиской. Я с уважением отнесся к ее дальнейшему молчанию; я тоже молчал, понимая, что это лучший способ выразить мое сочувствие.
Полудеревенская улочка, по которой мы шли обратно, постепенно превратилась в обычную городскую магистраль, широкую и безлюдную, — нам не встретилось и четырех прохожих. Путь казался бесконечным, ибо естественное беспокойство моей спутницы в силу сопереживания передалось и мне. Наконец мы свернули на бульвар Философов, представший сейчас еще более широким, более пустым, более мертвым — воплощенной пустошью дремлющей респектабельности. Увидев два освещенных окна, издалека бросавшихся в глаза, я представил себе миссис Халдину, сидящую в своем кресле, ее страшное, мучительное бдение, вызванное злыми чарами государственного произвола. Жертва тирании и революции — зрелище одновременно и жестокое и абсурдное.
— Вы зайдете на минутку? — спросила Наталия Халдина.
Я заколебался: время было уже довольно позднее.
— Вы же знаете, как мама вас любит, — настаивала она.
— Я зайду ненадолго, чтобы узнать, как она себя чувствует.
Мисс Халдина сказала как бы про себя:
— Я даже не знаю, поверит ли она, что я не смогла найти господина Разумова, коль скоро ей вообразилось, будто я что-то от нее скрываю. Может быть, вы сможете убедить ее…
— Ваша мать может не поверить и мне, — заметил я.
— Вам! Почему? Вам-то что скрывать от нее? Вы — не русский и не заговорщик.
Я глубоко почувствовал свою европейскую удаленность и ничего не сказал на это, решив до конца играть свою роль беспомощного зрителя. Далекий раскат грома в долине Роны[249]
приближался к спящему городу прозаических добродетелей и вселенского гостеприимства. Перейдя улицу, мы вошли в широкую, темную подворотню, и мисс Халдина позвонила в дверь. Она открылась почти тут же, как будто пожилая служанка дожидалась в прихожей нашего возвращения. На ее плоской физиономии было написано удовлетворение. Джентльмен уже тут, объявила она, закрывая за нами дверь.Никто из нас ее не понял. Мисс Халдина резко повернулась к ней:
— О ком это вы?
— О герре Разумове, — объяснила она.
Она слышала кое-что из нашего предыдущего разговора в прихожей и знала, зачем молодая госпожа вышла из дому. Поэтому, когда джентльмен назвал из-за двери свою фамилию, она тут же его впустила.
— Кто бы мог предугадать такое… — пробормотала мисс Халдина, устремив на меня свои серьезные серые глаза. И, вспомнив выражение лица молодого человека, увиденное немногим более четырех часов тому назад, взгляд загнанного сомнамбулы, я почувствовал удивление, смешанное с трепетом.
— Вы сначала спросили разрешения у мамы? — осведомилась мисс Халдина у служанки.
— Нет. Я сразу доложила о джентльмене, — ответила она, удивленная нашими встревоженными лицами.
— В любом случае, — сказал я вполголоса, — ваша мать была подготовлена.
— Да. Но он не представляет…
Мне показалось, что она сомневается в его тактичности. На вопрос мисс Халдиной, сколько времени джентльмен уже находится у ее матери, служанка ответила, что der Herr* пробыл в гостиной не больше четверти часа.
Она подождала мгновение, потом отступила назад со слегка испуганным видом. Мисс Халдина молча смотрела на меня.
— Так получилось, — сказал я, — что вы уже в точности знаете, о чем друг вашего брата может поведать вашей матери. И, конечно, после этого…
— Да, — медленно произнесла Наталия Халдина. — Я только думаю, поскольку он не застал меня, когда пришел, не лучше ли было бы не мешать ему сейчас.