Тайный агент. На взгляд Запада

— Так что же вы знали? — нерешительно повторила она.

На этот раз он сумел улыбнуться.

— Если бы не одно-два слова приветствия, я подумал бы, что ваша мать вообще меня не заметила. Понимаете?

Наталия Халдина кивнула; ее опущенные руки чуть шевельнулись.

— Да. Разве это не разбивает сердце? Она так и не пролила с тех пор ни слезы — ни одной слезы.

— Ни одной слезы! А вы, Наталия Викторовна? Вы могли плакать?

— Могла. Кроме того, я достаточно молода, Кирилл Сидорович, чтобы верить в будущее. Но когда я вижу маму в таком ужасном душевном состоянии, я почти забываю обо всем. Я спрашиваю себя, должна ли я чувствовать гордость — или только смирение. Столько людей приходили навестить нас. Совсем незнакомые нам люди писали, просили разрешения засвидетельствовать свое почтение. Невозможно было все время держать наши двери закрытыми. Вы знаете, что сам Петр Иванович… О да, нам очень сочувствовали, но были и те, кто открыто радовался нашей утрате. А потом, когда я осталась наедине с бедной мамой, то ощутила, что тут что-то не так, что все это не стоит той цены, какую она платит. Но как только я услышала, Кирилл Сидорович, что вы здесь, в Женеве, я почувствовала, что вы единственный человек, который сможет мне помочь…

— В утешении понесшей утрату матери? Да! — перебил он ее, и ее ясные, ничего не подозревающие глаза широко раскрылись. — Но тут возникает проблема уместности. Это вам не пришло в голову?

Его задыхающийся голос не сочетался с чудовищной насмешкой, скрывавшейся в его словах.

— Но как же? — с чувством прошептала Наталия Халдина. — Кто может быть тут уместен, если не вы?

Он судорожно дернулся в порыве раздражения, но сдержал себя.

— В самом деле! Как только вы услышали, что я в Женеве, еще даже не успев увидеть меня… Очередной пример того доверия, которое…

Тон его как-то сразу изменился, стал более язвительным и отстраненным.

— Люди — несчастные создания, Наталия Викторовна. У них нет интуиции, как проявить то или иное чувство. Чтобы говорить надлежащим образом с матерью, потерявшей сына, нужно иметь какой-никакой опыт сыновства. Это не мой случай, — если уж вам угодно знать всю правду. Ваши надежды натолкнулись на «грудь, не согретую привязанностью»^[253], как говорит поэт… Это не значит, что она бесчувственна, — добавил он тише.

— Я уверена в том, что ваше сердце не бесчувственно, — мягко сказала мисс Халдина.

— Да, оно не так твердо, как камень, — продолжал он, как бы вглядываясь в себя и словно ощущая всю каменную тяжесть сердца в упомянутой им «хладной груди». — Нет, не так твердо. Но как оправдать ваши ожидания — а, это уже другой вопрос. Никто раньше не ожидал от меня ничего подобного. Никому не могли бы принести пользу мои нежные чувства. И вот теперь появляетесь вы. Вы! Теперь! Нет, Наталия Викторовна. Слишком поздно. Вы появились слишком поздно. Вы не должны ничего ждать от меня.

Она отступила от него на шаг, хотя он не сделал ни малейшего движения, — она как будто увидела перемену в его лице, наделившую его слова каким-то тайным смыслом, на уровне чувства понятным им обоим. Мне, безмолвному зрителю, казалось, что они начинают осознавать то заклятие, что лежало на них с момента их первой встречи. Взгляни тогда кто-нибудь из них в мою сторону, я бы тихонько открыл дверь и вышел. Но никто этого не сделал — и я остался; страх оказаться нескромным растворился в ощущении безмерной удаленности от них, заточённых, будто в плену, внутри сумрачного горизонта русских проблем, полагающего предел их взору, их чувствам — ставшего тюрьмою для их душ.

Искренняя, смелая, мисс Халдина, несмотря на волнение, сумела заставить свой голос звучать спокойно.

— Что это может значить? — спросила она, словно обращаясь к самой себе.

— Это значит, что вы предавались напрасным фантазиям, в то время как я оставался верен истинному положению дел — реальности жизни, нашей русской жизни.

— Она жестока, — пробормотала она.

— И безобразна. Не забывайте об этом — и безобразна. Куда ни посмотрите. Взгляните на то, что окружает вас здесь, за границей, где вы находитесь, а затем взгляните назад, туда, откуда приехали.

— Надо смотреть дальше того, что сейчас. — В ее тоне звучала горячая убежденность.

— Лучше всего это получается у слепых. Я, к несчастью, родился с хорошим зрением. И знали бы вы, какие странные вещи я видел! Какие удивительные и неожиданные привидения мне являлись!.. Но к чему говорить обо всем этом?