— Вы так думаете? — проникновенно спросил он. Губы мисс Халдиной приоткрылись. Нечто неожиданное, непостижимое в характере этого молодого человека зачаровало ее с первой же встречи. — Нет! От призраков умерших не получить ни правды, ни утешения[254]
, — добавил он после многозначительной паузы. — Я мог бы рассказать ей что-нибудь правдивое, — например, то, что ваш брат собирался спасти свою жизнь, бежать… В этом не может быть сомнения. Но я не стал.— Не стали! Но почему?
— Не знаю. Другие мысли пришли мне в голову, — ответил он. Он как будто наблюдал за собою изнутри, как будто считал удары собственного сердца, но при этом ни на мгновенье не отводил глаз от лица девушки. — Вас не было там, — продолжил он. — Я решил, что никогда больше не буду с вами встречаться.
Казалось, у нее на мгновение перехватило дыхание.
— Вы… Но как же это возможно?
— Вы удивляетесь… Однако, полагаю, вашей матери я не стал ничего говорить из благоразумия. Я мог бы заверить ее, что в последнем разговоре, который он вел на свободе, он упомянул вас обеих…
— Этот последний разговор был с вами, — перебила она своим глубоким, волнующим голосом. — Когда-нибудь вы должны будете…
— Да, со мной. Он сказал, что у вас доверчивые глаза. Не знаю, почему мне оказалось невозможно забыть эту фразу. Она означала, что в вашем сердце нет фальши, нет обмана, нет лжи, нет подозрительности, — ничего того, что позволило бы вам распознать живую, действующую, говорящую ложь, если когда-нибудь она окажется на вашем пути. Что вам суждено быть жертвой…[255]
О, какая дьявольская интуиция!Конвульсивный, неуправляемый тон, каким были сказаны последние слова, показал: самообладание его шатко и уже начинает ему изменять. Он был подобен человеку, пытавшемуся справиться с головокружением на большой высоте и неожиданно обнаружившему, что стоит на краю пропасти. Мисс Халдина прижала руку к груди. Упавшая на пол черная вуаль лежала между ними. Ее движение приковало к себе его внимание. Он не отводил глаз от ее руки, пока та медленно не опустилась снова; тогда он снова посмотрел ей в лицо и успел заговорить первым.
— Нет? Вы не понимаете? Очень хорошо. — Невероятным усилием воли он принудил себя к спокойствию. — Так, значит, вы разговаривали с Софьей Антоновной?
— Да. Софья Антоновна рассказала мне… — Мисс Халдина не договорила, вопросительное удивление росло в ее широко открытых глазах.
— Гм. Это достойный противник, — пробормотал он так, как будто рядом с ним никого не было.
— Тон, которым она упоминала о вас, был очень теплым, — заметила мисс Халдина, подождав немного.
— Вам так показалось? И это при том, что она самая умная из всех. Что ж, тогда все складывается превосходно. Всё как будто в сговоре… Ох, уж мне эти заговорщики, — медленно, с подчеркнутым презрением, произнес он, — оглянуться не успеешь, как они завладеют тобой. Знаете, Наталия Викторовна, мне чрезвычайно трудно заставить себя не верить в деятельное Провидение. Это так похоже на правду… Альтернативой ему будет дьявол во плоти у наших простодушных предков. Но если так, он сильно перестарался, этот старый Прародитель Лжи, наш национальный покровитель, наш домашний бог, которого мы берем с собой за границу. Сильно перестарался. Оказалось, что я не полный простак… Вот в чем дело! Мне следовало бы знать… И я знал это, — добавил он с такой пронзительной горечью, что мне уже стало не до удивления.
«Этот человек безумен», — сказал я себе, ужаснувшись.
Мгновенье спустя у меня возникло от него совершенно необыкновенное впечатление, которое трудно выразить банальными словами. Он как будто вонзил в себя нож, стоя за дверью, а потом вошел в комнату, чтобы показать рану тем, кто там находился; более того — он как будто поворачивал нож в ране и наблюдал за производимым эффектом. Таково было мое впечатление, если представить картину физически. Невозможно было не почувствовать к нему определенной жалости; но больше я беспокоился за мисс Халдину, которой уже пришлось перенести глубочайшее потрясение. Ее поза, ее лицо выражали сострадание, борющееся с сомнением на грани ужаса.
— Что вы знали, Кирилл Сидорович? — В этом восклицании можно было уловить оттенок нежности. Он только пристально смотрел на нее в том полнейшем самозабвении, которое у счастливых влюбленных называется упоением. — Почему вы так смотрите на меня, Кирилл Сидорович? Я была с вами полностью откровенна. Сейчас мне нужно уметь ясно читать в своей душе… — Она сделала паузу, как бы давая ему время произнести наконец слова, достойные ее возвышенного доверия к другу ее брата. Он молчал, и его молчание было внушительным, как знак важнейшего решения.
В конце концов мисс Халдина продолжила умоляющим тоном:
— Я очень ждала вашего прихода. Но сейчас, когда вы оказались так добры, что пришли, я чувствую тревогу. Вы говорите непонятно. Вы как будто что-то скрываете от меня.
— Скажите, Наталия Викторовна, — раздался наконец странно-монотонный голос, — кого вы там встретили?
Она взглянула на него с изумлением — как будто была обманута в своих ожиданиях.