Тайный агент. На взгляд Запада

Соответственно, Конрад не разделяет кредо отца (патриот, католик, аристократ), — как артистически подобное отрицание близко Дж. Джойсу (тема романа «Портрет художника в юности», 1916)! — находя в Аполлоне не столько подлинного христианина, сколько специфического стоика и «второразрядного» Шопенгауэра (подобными чертами наделен Хейст, герой романа «Победа»). Об отношении Конрада к убеждениям отца косвенно свидетельствует сомнительность, карикатурность, гротескность всего, что связано в конрадовских романах с революционной деятельностью, даже тогда, когда его персонажи (наподобие Петра Ивановича в романе «На взгляд Запада» — одним из его прототипов стал М. А. Бакунин) разделяют мечту поляков о свободе и независимости. Но наиглавнейшее в этом ряду — юношеский побег из Польши (считанное количество раз Конрад позднее возвращался на родину — и здесь опять вспоминается Джойс) и, после смены фамилии, дальнейшая творческая самореализация в англосаксонском мире, в стихии языка, до поры совершенно ему незнакомого.

Однако расставшись с отцовством и польскостью, даже как бы предав их в одном — а именно это обстоятельство составляет нерв конрадовской бессознательной психологии творчества и вытекающих из нее мотивов фатального проступка, измены долгу, тени (двойного «я»), «тайного агента», разоблачения, взгляда, различающего вокруг себя иллюзорность мира, любви/ненависти, — Конрад, претендуя на роль «Достоевского наоборот», остается верен им в другом. И неожиданная, переформулированная «польскость» в его лучших произведениях предстает в виде несомненного влияния Достоевского, в виде одиночества человека, познавшего падение, в виде греха идеалиста (польского Гамлета эпохи «смерти богов»?) с его странным, лично сформулированным кодексом чести, поведения, поиском отцовства; выливается в неприятие практицизма буржуазной цивилизации, лишенной в Англии религиозной и метафизической глубины, неприятие культа дамы, неприятие куртуазности.

Поставил Конрада на ноги дядя Тадеуш Бобровский, вплоть до своей смерти в 1894 году беззаветно помогавший племяннику материально, а также завещавший немалые средства, позволившие писателю в 1890-е годы забыть о карьере морского капитана. С 1869 года Конрад брал частные уроки, лето проводил с бабушкой в Вартенберге, Крынице. Весной и летом 1873 года он вместе с опекавшим его Адамом Пульманом, студентом-медиком краковского Ягеллонского университета, посетил Германию, Швейцарию и Венецию, где впервые, как утверждал впоследствии, увидел море. Обостренная чувствительность, выливавшаяся в сочинение возвышенных стихов, сарказм, свободолюбие и пессимистический взгляд на жизнь в Польше[268]

, чтение запоем В. Гюго, Ф. Марриета, Дж. Ф. Купера породили в конце концов у юноши мечту о побеге. Имелся у этого стремления и практический подтекст: Конраду было отказано в австрийском подданстве, и ему грозил призыв в русскую армию.

Тринадцатого октября 1874 года Конрад отправился из Варшавы в Марсель. Позднее он возвращался в Польшу лишь трижды (в 1890, 1893, 1914 гг.). По поводу своего отъезда он в 1914 году писал Дж. Голсуорси следующее:

В 1874-м, я, отправляясь к морю, сел в Кракове на поезд (Венский экспресс), словно во сне. И этот сон все еще со мной. Правда, сейчас в нем все больше призраков, а момент пробуждения все ближе (Portable Conrad: 57).

В Марселе Конрад, служа у банкира и судовладельца, сторонника реставрации Бурбонов, Ж.-Б. Делестанга (до 1877 г.), меньше чем за четыре года выучил французский — и в зрелые годы читал французских авторов в подлиннике. Море и мореходство прочно вошли в его жизнь, начиная с того момента, как он поступил помощником лоцмана, а затем юнгой на принадлежавшее Делестангу парусное судно «Монблан» и отправился в свое первое дальнее плавание по маршруту Марсель — остров Мартиника (декабрь 1874 г. — май 1875 г.). Во время второго рейса на Мартинику (через Гаити, июнь — декабрь 1875 г.) Коженёвский стал учеником моряка. В третьем, совершенном в 1876–1877 годах (с заходом в Колумбию, Венесуэлу, Сент-Томас, Гаити), — он уже стюард. Спустя много лет воспоминания о Вест-Индии пригодятся ему при работе над романом «Ностромо».