Тайный агент. На взгляд Запада

Помимо трагического детского опыта, романтической марсельской жизни, весьма непростой службы в торговом флоте (прежде всего плавания по Тихому океану), личной неустроенности, еще одним важнейшим обстоятельством, обусловившим становление художественного мира «странного британца», стала поездка в Бельгийское Конго, в 1865–1908 годах принадлежавшее бельгийскому королю Леопольду П. Коженёвский с детства мечтал попасть в Африку. Пример легендарного путешественника Генри Мортона Стэнли, в 1871 году сумевшего разыскать пропавшего миссионера доктора Ливингстона в самом сердце Черного континента, скорее говорил в пользу этой мечты. Так или иначе, но Коженёвский не колеблясь (едва ли он знал что-либо о поэзии и жизни Артюра Рембо, очутившегося в Абиссинии в 1888 г.)⁷

принял предложение Бельгийского коммерческого общества и в мае 1890 года отплыл из Бордо, для того чтобы в особых условиях навигации ходить по Верхнему Конго на двухпалубном пароходе «Король бельгийцев». Через месяц плавания он достиг Бомы и только к началу августа с громадными трудностями преодолел расстояние от побережья до Киншасы, отправной точки своего речного маршрута. Жизнь в Конго оказалась столь тяжелой (ее усугубляли чудовищная некомпетентность колониальной администрации — лицемерной, жаждавшей легкого обогащения любой ценой; опасности плавания; ужасы рабства, каннибализма^[270]

, насилия над аборигенами; собственные болезни: дизентерия, малярия, ревматические боли), что спустя несколько месяцев Коженёвский разорвал контракт и уехал в Англию. Итогом поездки стали метаморфоза капитана/«конкистадора» в законченного пессимиста и видение мира исключительно в «черном свете» (Letters 1983–2007/1: 75).

Коженёвскому потребовалось более года, чтобы выйти из глубокой депрессии и найти новую работу: в ноябре 1891 года он устроился помощником капитана на клиппер «Торренс», одно из самых быстроходных пассажирских судов своего времени. В 1893 году, во время второго плавания по маршруту Лондон — Аделаида (этот путь занимал около двух месяцев), Коженёвский познакомился на борту с выпускниками Оксфорда — Тедом (Эдуардом Ланселотом) Сандерсоном (1867–1939) и Джоном Голсуорси (1867–1933). Те предприняли поездку в южные моря в поисках Р. Л. Стивенсона, но не смогли добраться до Самоа, где находился этот романтически настроенный писатель-бунтарь и автор «Острова сокровищ» (1883), «Владетеля Баллантре» (1889), других необычных, по меркам поздневикторианской литературы, романов и новелл, сводивших вместе экзотичность темы, упругую лаконичность манеры изложения, трагическое восприятие мира. Колоритные рассказы помощника капитана произвели определенное впечатление на Голсуорси — мечтавшего о писательстве, несмотря на допуск к адвокатской практике (1890 г.), сына преуспевающего юриста. Коженёвский поддержал своего нового знакомого, неожиданно дав ему несколько ценных советов по поводу того, как и о чем писать (дальнейшие дружеские отношения между писателями не случайны — это подтверждает посвящение ими своих произведений друг другу[271]

, многолетняя переписка), и, не исключено, сам задумался в этот момент о том, как строить свою дальнейшую жизнь, ведь и он, начиная с лета 1889 года, в Лондоне, Конго, Австралии, России (посещая дядю на Украине), Швейцарии, Франции урывками работал над романом, тема которого была сходна со стивенсоновскими вещами.

Между встречей с Голсуорси и публикацией романа «Каприз Олмейра: История восточной реки» (1895) прошло несколько лет. За это время морская карьера Конрада пошла на убыль — нередко страдая от приступов подагры, он все чаще оставался на суше (хотя и искал новые назначения вплоть до 1898 г.): число капитанов росло, количество любимых им парусных судов уменьшалось.

Десятого февраля 1894 года скончался Тадеуш Бобровский. С одной стороны, смерть дяди, во многом заменившему Коженёвскому отца, была невосполнимой утратой (как высказался Конрад: «Похоже, он унес мою душу с собой»). Польское «я» Конрада еще некоторое время находило опору в его по преимуществу эпистолярных отношениях с «прекрасной дамой» — жившей в Брюсселе Маргаритой Порадовской (1848–1937), дальней родственницей по линии матери, которая была не только необычайно привлекательна, но и публиковалась по-французски, — однако затем окончательно отступило в тень. С другой стороны, дядя завещал племяннику немалую сумму (15 тыс. рублей), что предоставило тому шанс сменить род занятий.