Тайный агент. На взгляд Запада

В отличие от других попавших в шлюпку, людей порочных и трусливых, Джим оказался в ней «по ошибке», вместо скончавшегося от сердечного приступа кочегара. Для него, юноши искреннего, человека долга, прыжок за борт, в ночь в какой-то степени иррационален, подобен падению в бездну с высоты мачты. Но дело не только в этом стихийном выборе под знаком случая и смерти, не только в равнодушии природы, не только в прыжке в ночь, в черные воды неизвестности (таков конрадовский эквивалент Крещения), но и в том, что волею судьбы — а в большинстве произведений Конрада, как и у его современника Т. Харди, судьба выступает роковой силой, самим шопенгауэровским фатумом — Джим получил религиозное воспитание. Его отец, священник, старался привить сыну пуританское представление о честности, о доверии к Провидению, к установленному порядку вселенной, о добродетели и благопристойной смерти. И вот голубоглазый молодой человек, воспитанный в духе англосаксонского идеала, на высоких словах, этот идеал освящающих, познает их неприложимость к современному бытию. Признав на практике иллюзорность «фальшивого героизма», он оказывается «дезертиром» (впоследствии этот конрадовский поворот сюжета будет использован Э. Хемингуэем в романе «Прощай, оружие!»), попадает в плен «темной истины», «грозной тени самопознания», а также вечно длящейся, но не приносящей облегчения исповеди.

Однако открытие Джимом своего рода первородного греха не лишает его воли к действию. Более того, в борьбе с этим «демоном» он становится самим собой — носителем бремени сугубо личного идеала, искателем апофатически сформулированного абсолюта. Существенно, что эта почти что ницшевская любовь к року, к страданию часто воспринимается со стороны как слабость. По ходу дальнейшего повествования, где по желанию Марлоу сталкиваются между собой самые различные точки зрения на поступки Джима, постепенно проясняются и общая картина событий, и образ Джима «неизвестного». Венчает же роман характерная для конрадовской манеры трагико-ироническая концовка. Бывший штурман волею судьбы улаживает кровавый гражданский конфликт на Патюзане, одном из островков Малайского архипелага. Однако голос разбуженной им самим тьмы искушает миротворца (малайцы нарекают его Тюаном Джимом — то есть Лордом Джимом) и там — причем в тот самый момент, когда он вот-вот готов обрести счастье в мире «примитива», реализовать мечту о земном рае, которая отражена в полотнах П. Гогена и в биографии РЛ. Стивенсона. Вестником изгнания из «Эдема» становится случайно попавший на Патюзан авантюрист Браун, который пытается захватить остров и, цинично полагая, что всякая добродетель корыстна, обманывает Джима, из-за чего гибнет сын местного правителя. В результате «бог» (англ.

Lord — не только «лорд», но и «повелитель», а также Господь) — беспорочный

Джим — отдает себя в руки разгневанного раджи, и тот застреливает его.

Подобное жертвоприношение, мало кем понятое, подчеркивает, что Джим, уйдя от иллюзий юности, соблазна «аркадского счастья», все-таки не проиграл поединок с жизнью, а ценою смерти добился особой победы в поражении («Романтика наметила Джима своей добычей», — поясняет Марлоу). Этот победитель — не прекраснодушный герой

, а только, и только, человек, предельно одинокий искатель ускользающей от него правды — по логике романа, самого горького из лекарств, какое может быть принято ради спасения как от вечных обманов жизни (или «иронии судьбы»), так и от ее «разрушительной стихии».

Дать интерпретацию этого некнижного (или даже антикнижного) идеализма, неразрывно связанного с самоотречением, особым, очень личносгно понимаемым чувством вины, с переживанием morituri[275], сопротивляемостью «ужасам в себе… и извне» и тоской «по своему скромному месту в строю», берется капитан Марлоу. Композиционно роман, состоящий из 45 главок, представляет собой пространный и весьма витиеватый монолог на веранде (гл. 1–35). Поначалу как бы нейтральный (рассказчик обнаруживает себя только в гл. 5), но затем все более и более субъективно окрашенный, петляющий, он порождает скорее импрессию, скорее смутный, нежели законченный, образ Джима. Из поведанного Марлоу следует, что пережившему «падение» в конце концов вроде бы удалось совершить побег в vita nova^[276] и даже обрести любовь. Однако последующие главы (36–45) разрушают иллюзию счастья героя по ту сторону войны с другими и с самим собой. Эта разновидность постскриптума (созданного два года спустя) содержит послание Марлоу к своему слушателю (тот больше других заинтересовался рассказом на веранде), его записки о заключительном отрезке жизни Джима, а также (в виде приложения) письмо отца к сыну, где старый пастор, давая Джиму благочестивые наставления, именует того «дорогим Джеймсом». Подобная композиция, уже опробованная в «Сердце тьмы», позволила Конраду решить несколько художественных задач.