Дождавшись, когда звук шагов начнет стихать в глубине коридора, молодой человек повернулся, но не сделал ни шагу вперед; впервые он не воспользовался тем, что привык называть «удобным случаем». От его страсти не осталось и следа, любовь – а он считал, что это была любовь, – ушла безвозвратно. Мортимер смотрел на прелестную женщину, которая стояла перед ним, и недоуменно спрашивал себя, что влекло его к ней с такой неудержимой силой. Он молил небеса о том, чтобы оказаться подальше от всего, что произошло и никак не могло завершиться. Ему хотелось умереть. Слова Джона Берли лишили его воли к жизни.
Одно он видел ясно: Нэнси была напугана. Это наконец развязало ему язык.
– В чем дело? – глухо спросил он, пропустив знакомое имя. – Ты что-то видела там? – Он кивком указал на соседнюю комнату.
Звук собственного голоса, прозвучавшего столь холодно, подействовал на Мортимера отрезвляюще, позволил ему увидеть себя в истинном свете, – а по ее откровенному ответу, произнесенному еще тише, он ясно понял, что и она смотрит на себя без иллюзий. «Господи, – подумал он, – какими же разоблачительными могут быть одно-единственное слово и тон, которым оно сказано!»
– Я… ничего не видела. Но мне тревожно… милый. – Это «милый» было зовом о помощи.
– Послушай! – выкрикнул он так громко, что Нэнси предостерегающе подняла палец. – Я… я был законченным дураком и подонком! Мне невыносимо стыдно. Я сделаю все – слышишь,
Он чувствовал себя раздетым донага, заледеневшим, ничтожным существом, чья неприглядность выставлена напоказ, и знал, что Нэнси чувствует то же самое. Внезапно их охватило отвращение друг к другу. Мортимер не вполне понимал, как и почему произошла эта резкая перемена – особенно с ее стороны. Он только ощущал, как нечто мощное, глубокое и неподвластное его разумению завладело ими, сделав обычную физическую связь пустой, пошлой и вульгарной. От непостижимости этой властной силы его окатило еще большим холодом.
– Тревожно? – переспросил он, едва ли сознавая, зачем это говорит. – Боже правый, уж он-то способен за себя постоять…
– Разумеется, – перебила она. –
В коридоре вновь раздались шаги – мерные, тяжелые. Мортимеру стало чудиться, что он слышит их всю ночь напролет и будет слышать до конца жизни. Подойдя к лампе, он прикурил сигарету, на сей раз осторожно, а затем прикрутил фитиль. Миссис Берли тоже поднялась с места и направилась к двери, прочь от него. Секунду-другую они прислушивались к тяжелой, уверенной поступи настоящего мужчины, Джона Берли. «Мужчина… и никчемный повеса», – этот жестокий контраст молнией промелькнул в сознании Мортимера, сгоравшего от презрения к себе. Шаги меж тем начали затихать в отдалении. Человек в коридоре куда-то свернул.
– Там! – вполголоса воскликнула Нэнси. – Он вошел в ту комнату.
– Вздор! Он прошел мимо нас и собирается выйти на лужайку.
Затаив дыхание, пара с минуту вслушивалась. Звук шагов явственно доносился из соседней комнаты. Поскрипывал дощатый пол – судя по всему, Берли направлялся к окну.
– Там, – повторила она. – Он все-таки вошел туда.
На минуту воцарилась тишина, Нэнси и Мортимер слышали лишь дыхание друг друга.
– Я не хочу, чтобы он оставался один… там, – запинаясь, выдавила она и уже вознамерилась открыть дверь, когда Мортимер отчаянным жестом остановил ее.
– Нет! Ради бога, не ходи туда! – вскричал он, стоило ей повернуть дверную ручку, и метнулся к ней.
И едва он коснулся ее руки, за стеной раздался глухой, тяжелый стук. На этот раз его определенно вызвал не ветер.
– Это просто тот болтающийся конец шнура, – заплетающимся языком прошептал Мортимер. Он пребывал в ужасном смятении, его мысли и речь вконец спутались.
– Да нет там никакого шнура, – чуть слышно возразила Нэнси, а потом пошатнулась и приникла к нему. – Я все это выдумала. Там вообще ничего нет.
Моряк подхватил кузину, беспомощно глядя на нее, и юноше показалось, что ее лицо словно рванулось ему навстречу. Он видел перед собой лишь широко раскрытые перепуганные глаза на мертвенно-белой пелене. Затем, обмякнув у него на руках, она прошептала:
– Это Джон. Он…
В этот момент, когда ужас обоих достиг своего предела, до них внезапно опять долетел звук шагов – тяжелая мерная поступь Джона Берли, выходившего в коридор. Изумление вперемежку с облегчением не позволили им ни пошевелиться, ни заговорить. Шаги приближались. Пара как будто окаменела; Мортимер не разжимал рук, а миссис Берли не пыталась высвободиться. Они смотрели на дверь и ждали. И через мгновение она распахнулась и на пороге возник Джон Берли. Он был совсем рядом и мог бы коснуться жены и ее кузена, все еще не разомкнувших объятий.
– Джек, дорогой! – воскликнула его супруга с пронзительной нежностью, странным образом преобразившей ее голос.
Секунду-другую Берли поочередно глядел на обоих, потом невозмутимо произнес:
– Я собираюсь ненадолго выйти на лужайку.