ТАСС не уполномочен заявить…

Михаил послушно лег.

– Знаешь, я столько раз бывал проездом в Москве. Жил в разных гостиницах. Но, почему-то, больше всего люблю останавливаться именно в «России».

Я всегда любовался этим видом из окна. Потом бродил по Красной площади, слушал бой всесоюзных курантов, смотрел смену караула у Мавзолея, ходил в кинотеатр «Зарядье, «ГУМ». Что-то тянет меня к этому месту. Я всегда здесь ощущал какую-то гордость, свою причастность, что ли…

– Да просто ты патриот, – Лариса произнесла это слово спокойно, без всякого пафоса. – Впрочем, как и я. Поэтому мы так болезненно и реагируем на всё, что происходит в стране.

Мужчина вздохнул.

– Мне всегда было здесь хорошо, хотя я и был одинок, – у Михаила изменилась интонация. – И тут на меня свалилась такая московская снегурочка! И вдруг она исчезла. Я проснулся, а тебя нет. И я подумал, что ты меня бросила…

– Ну, Мишель, как же я могла тебя бросить? Я – артековская пионерка, воспитанная в духе «один за всех – и все за одного»?

Она чуть не сказала «бросить в беде», но вовремя осеклась, подумав, что не стоит «педалировать» на те воспоминания Михаила, которые подернулись у него пеленой. Пусть помнит снегурочку, а не лахудру.

И добавила:

– Как можно бросить такого красавца и умника? Чтобы его тут же подцепила какая-нибудь искательница приключений? Ну, уж нет. Ты – только мой подарок, и я тебя никому не отдам.

От этих слов Михаил просиял.

– Лорик, тогда скажи, зачем мы поменяли билет?

– Мишель, не начинай…

Лариса встала с тахты и стала перебирать его вещи, которые она повесила на кресло.

– Вот… Оденешь на себя сразу две хлопчатобумажные футболки, а сверху этот свитер из ангорской шерсти. Он самый мягкий, не колючий, – и она положила вещи рядом с ним на тахту.

Михаил начал одеваться.

Лариса незаметно оглядела комнату, надеясь обнаружить верхнюю часть комплекта белья «Кармэн», но бюстгальтера нигде не было видно. «Да куда ж он мог деться?», – подумала она в недоумении и подошла к окну, снова любуясь тем же видом, который ей так понравился ночью.

Михаил подошел и нежно обнял ее за плечи.

– Чего загрустила моя артековская пионерочка?

Какое-то время они молча вместе смотрели в окно на Красную площадь.

– Скажи, Мишель, если из страны начнут уезжать лучшие умы, лучшие таланты, и просто хорошие и порядочные люди, считающие ниже своего достоинства приобретать мыло по талонам на исходе двадцатого века, есть у такой страны будущее?

Музыкант развернул Ларису к себе лицом. Крепко обнял.

– Будущее есть всегда. Вопрос – какое… Не грусти, красавица. Пожалуйста.

И он нежно стал осыпать поцелуями ее лицо.

– Тебе бы не мешало чуть подышать свежим воздухом, – сказала она, глядя на бледный вид Михаила. – Там морозно, но немножко погулять можно.

– Я непротив, а потом?

– Тебе надо поспать. Ты всё время зеваешь, – ласково сказала Лариса.

– Ерунда, это от таблеток, – сказал музыкант и пошел бриться.

Лариса начала складывать вещи музыканта в чемодан.

– А куда после прогулки? – спросил он, вернувшись из ванной. – Я не хочу тебя отпускать.

– Можно в «Зарядье», – предложила Лариса. – Там фильм хороший идет.

– Ты его уже смотрела?

– Нет, – опять «во благо» соврала женщина, – просто коллега-журналист…

– А коллега-журналист был мужчина? – чуть ревниво перебил Ларису Михаил.

Она засмеялась.

– Ты не дал мне договорить, Мишель. Во-первых, коллега была женщиной, вкусу которой я могу доверять. А, во-вторых, коллеги-журналисты меня никогда не интересовали, и поэтому для тебя не опасны.

– Как же это так? – удивился Михаил.

– Просто мужиков-журналистов я на пушечный выстрел не переношу. Я воспринимаю их лишь как соперников-конкурентов по работе. С той точки зрения, на которую намекнул ты, они мне, вообще, неинтересны. Потому что все они – жуткие пропойцы, бабники и трепачи.

– Так уж все пропойцы? – недоверчиво переспросил Михаил.

– Я знаю только две стадии, – усмехнулась Лариса. – Первая: когда эту пагубную страсть им еще как-то удается скрывать. И вторая: когда любовь к Бахусу всем очевидна.

– И они постоянно пребывают в таком состоянии? – всё больше изумлялся Михаил.

– Постоянно. Это, вообще, их естественное состояние, – спокойно, со знанием дела ответила Лариса.

– Так как же они творят? Это, ведь, умственная работа.

– Ты знаешь, – искренне призналась Лариса, – вот эту загадку мне до сих пор не удалось разгадать, хотя я не первый год в журналистике.

И женщина рассмеялась.

– А как насчет иностранных корреспондентов? – гнул свою линию Михаил.

– Ой, – Лариса махнула рукой. – Еще хуже. Тот же джентльменский набор, что и у наших. Только добавь сюда еще снобизму немеренно. Как же – иностранцы…

– Ты меня успокоила, Лорик. Чувствую, что мои акции непьющего пианиста среди пропойц-журналистов возрастают. Хотя, – и тут Михаил усмехнулся, – непьющий музыкант, в некотором роде, тоже нонсенс…

– Никаких нонсенсов, потому что ты, Мишель, вне всяких акций. Ты – единственный, уникальный экземпляр.

Она взяла его за руку.

– Ну, что, идем в кино?

– Конечно, конечно, – закивал Михаил и начал одеваться.

– Я возьму цветы? – неуверенно спросила Лариса.