Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Притворяясь мертвым, животное переживает непроизвольное снижение пульса и кровяного давления. Не исключено, предположил Фёрлан, что теряя сознание из-за эмоциональных триггеров (страха, шока, отвращения, фобий, душераздирающего зрелища), мы переживаем отголосок древнего позыва прикинуться мертвыми, свойственного прочим позвоночным.

Несли ли обмороки пользу нашим предкам, зависело от того, с какими хищниками они имели дело. «Буду ли я вас уважать, потому что вы лежите на земле и не представляете опасности? Или воспользуюсь моментом, чтобы прикончить и откусить голову?» — обозначил Фёрлан выбор, стоявший перед потенциальным хищником. В конечном счете определить, было ли выгодно терять сознание в эпоху палеолита, невозможно. «Кто знает?»

Короче говоря, вряд ли мозг моей подруги пытался спасти ее от ссоры. Однако она могла так перепугаться, что некий древний механизм решил спасти ее от того, чтобы быть съеденной заживо.

К этому моменту я была уверена лишь в одном — что чувствую себя последней сукой. Я не осознавала, насколько людям свойственно терять сознание от эмоций. Я была уверена, что падавшие без чувств при виде шприцев или от шокирующих новостей имеют чрезвычайно низкий порог чувствительности. В той или иной степени они казались мне слабаками.

«То есть эти люди вовсе не трусливые?» — спросила я у Талло.

«Нет, это не их вина», — сказал он.

Я отказывалась верить. «Звучит слишком высокопарно, вам не кажется?»

«Нет», — отрезал он.

Оказывается, склонность к обморокам из-за эмоциональных стимулов часто бывает генетической. Некоторые просто не могут не отключаться при виде медицинской иглы — точно так же, как аллергики не способны не чихать во время сезона цветения. Когда я буду смотреть кино в следующий раз, постараюсь больше сопереживать инженю, теряющей сознание от зрелища острозубого и покрытого слизью пришельца.

Прежде чем мы с Талло попрощались, я задала последний вопрос.

«Как заново поверить своему телу?»

Он секунду помолчал. «Понимаю, это страшно, — сказал он. — Терять контроль над телом всегда страшно. Однако помните, вы всегда очнетесь». Хотя триггеры обморока по-прежнему неуловимы, некоторые шаги все же могут снизить его вероятность. Наилучшая профилактика — потреблять побольше воды и соли. Если вода увеличивает объем циркулирующей крови, то соль способствует удержанию влаги, что делает падение кровяного давления менее вероятным. «Люди считают соль вредной, — сказал Талло, — но она вредна только при высоком давлении».

Не менее важно делать упражнения и прислушиваться к собственному телу. «При первых симптомах, — сказал он про головокружение, туман перед глазами, приглушенный звук, пот и тошноту, часто предвосхищающие обморок, — сразу ложитесь на спину и вытягивайте ноги вверх».

Предобморочная слабость не означает, что обморок неизбежен.

Знай я это раньше, то вместо того, чтобы тянуть руку в надежде задать вопрос, я бы сразу плюхнулась на пол, будучи еще в своем уме.

«Как уже было сказано, от вас требуется только одно — обеспечить мозг кровью», — сказал Талло.

Фёрлан тоже уговаривал меня вернуться на донорскую кушетку: «Идите сдайте кровь. С вами ничего не повторится, я вас уверяю».

Он посоветовал кое-что еще — не думать об отключке: «Когда будете там, просто смотрите в окно и говорите себе „ну разве не прекрасный видок?“»

Через неделю я записалась на посещение кровомобиля во второй половине дня.

Главной проблемой оказался выбор одежды. Я верила своим обморочным друзьям, но на всякий пожарный хотелось надеть что-то удобное и в чем можно безбоязненно описаться. Сменив несколько разных нарядов, я остановилась на черной юбке по щиколотку и белой футболке — настолько длинной, что прикрывала мой пах.

Когда я зашла в кровомобиль, Донна, миниатюрная женщина средних лет в голубой форме, проводила меня в комнатку для медосмотра. Несмотря на то что волосы у меня на руках встали от холода, как миллионы иголочек, мои подмышки умудрились выработать пятна пота размером с обеденные тарелки.

После сбора анамнеза и теста на гемоглобин я предупредила Донну, чем закончилась моя предыдущая сдача крови. Ее это не удивило. «Некоторые в обмороке и обкакаться могут», — сказала она.

Такова жизнь: всегда найдется кто-нибудь, кто тебя переплюнет.

Вместо того чтобы пуститься наутек, я припомнила странную, но по-своему успокаивающую историю Фёрлана. Он полагал, что распятые в былые времена на крестах на самом деле умирали от обморока: из-за обездвиженных ног кровь приливала к нижней половине их тел и вызывала синкопе, но, будучи прибитыми к кресту, они не могли упасть, восстановив приток крови к мозгу. Должно быть, таким изворотливым способом он надеялся придать мне уверенности: пока медсестра не решит меня распять после забора крови, что весьма маловероятно, я переживу даже самый страшный обморок.

Донна решила соблюсти все меры предосторожности. Она уложила меня на кушетку и положила вокруг шеи холодные мокрые полотенца.