Тем более что жизнь короткая такая…

– Липкин произнёс замечательный тост. Бен и Лазарь обхамили и его, и меня, а ты, мой лучший друг, за меня не вступился.

Я понял, что Аля рассказала ему о том, что было вчера.

– Ну, ты им сам воздал сторицей, – сказал я.

– Завистники! – прошипел Стасик.

Но этим дело не кончилось.

Приехав недели через полторы из Малеевки, он пожелал встретиться у меня дома с Юрой Давыдовым, который – не помню почему – не смог быть у него на юбилее.

Стасик и ему пожаловался на Бена и Лазаря.

– Жаль, что тебя не было, – сказал он Юре. – Ты бы им показал!

– Да, я бы сказал: ребята, вы что с ума сошли! – неуверенно проговорил Юра. Я понял его неуверенность. Ничего бы он говорить не стал: друзья Стасика попросту скопировали Стасикину хамоватую манеру общаться.

Эта манера очень смешила его жену, Алю, но отталкивала от него друзей. Первым не выдержал Вася Аксёнов. Он опубликовал в «Литературной газете» рассказ «Ранимая личность»:

Ничем особенным не выделялся среди нас Стас Рассолов. Ну, талант, ну, физическая сила, ну, внешние данные… Никого из нас этими качествами природа не обидела. Одно только было у него особенное, личное, своё – невероятная, жгучая ранимость. Без кожи был человек; разумеется, фигурально, на самом-то деле кожа у Стаса была отменная, хоть подмётки штампуй.

Помню пикник. Над лазурными водами Кратовского водохранилища это было. Леночка Рыжикова, юная балерина, вся сияла, вся трепетала, никак не могла успокоиться: вчера у неё был дебют в одном из крупнейших театров республики. Все её расспрашивали, шумно восхищались, все трепетали синхронно. Один лишь Стас Рассолов, красный от смущения, налегал на сорокапроцентные сырки «Новость», на охотничьи сосиски, на морской гребешок, на копчёную глубоководную нототению, на маслины, окорок, грудинку, сало, сдабривая всё это пивом, ркацители, старкой, крюшоном. Говорят, что так бывает – от нервов…

Наконец, уловив паузу в общем восторженном разговоре, Рассолов уставился на Леночку и прогудел через силу:

– Как же, как же… Был я вчера в театре, видел, как ты там резвилась с изяществом бегемотицы. Нет, мамаша, не лезь ты в балет со своими данными. Твоё дело – четыре “К”: киндер, кюхе, клайде, койка <…>

Дева ударилась в слёзы <…>

– Леночка, не обижайся на Стаса. Это он не от хамства, это от смущения. Ты же знаешь, какая он ранимая личность.

Мы оглянулись. Стас сидел над разорённым пикником, курил толстую папиросу и стряхивал пепел в водохранилище. Огромная его фигура была так одинока в этот момент, что у каждого сжалось сердце.

– Пойдёмте к нему, – прошептала Леночка.

И, рассказав ещё несколько историй про критика Рассолова, Аксёнов заканчивает: