Читаем Темный карнавал полностью

Бывает много разных тишин. И у каждой – свой собственный характер тихости. Например, летняя ночная тишина – это вообще никакая не тишина. Там же целые слои звуков. Хоралы насекомых… А электрические фонари с этими их пустыми глазницами, которые качаются на каждой пустой проселочной дороге, высвечивая возле себя жалкие колечки света? Поверьте, вовсе не светом питают они летнюю ночь. Надо быть уж совсем невнимательным, равнодушным и праздным слушателем, чтобы считать летнюю ночную тишину тишиной. Какая это, к черту, тишина! Или вот зимняя тишина. Это такая гробовая тишина – в смысле, как будто запертая в гробу. И готовая вырваться на свободу по первому же кивку весны. И это все чувствуется – то, что она сжата, как пружина, что она здесь как бы не навсегда. А когда промерзает, так она вообще звучит сама по себе. В кристальном ночном воздухе каждое произнесенное слово превращается в звон, а каждый вздох равносилен взрыву. Нет, зимняя тишина тоже недостойна этого высокого звания. Но бывает и другая тишина. Например, тишина между двумя влюбленными, когда им не нужно никаких слов… На щеках Греппина появился румянец, он прикрыл глаза. И вот это – самая приятная тишина. Пусть и не полная. Потому что женщины вечно ее нарушают – то им помягче, то поглубже… Он усмехнулся. С Элис Джейн ему это не грозило. Он все предусмотрел. С ней у него все было просто идеально.

Какой-то шепот?

Хотелось бы надеяться, что соседи не слышали, как он тут орал.

Или это не шепот?

Так вот, про аспекты тишины… Лучшая тишина – это тишина, которую человек от начала до конца создает и продумывает сам. Так, чтобы в ней не было места никаким там взрывам морозно-кристаллических связей и никакому насекомо-электрическому жужжанию. Нет таких звуков и нет таких ситуаций, с которыми не в состоянии справиться человеческий разум. Ему подвластна абсолютно полная тишина, при которой будет слышно, как у тебя в руке регулируются клетки…

Все-таки шепот.

Он потряс головой. Нет никакого шепота. В его доме не может быть никакого шепота. По его телу побежали струйки пота, подбородок отвис, глаза бесконтрольно блуждали по орбитам.

Это был шепот. И как будто чей-то тихий говор.

– Я же сказал вам – я собираюсь жениться, – промямлил он.

– Ты врешь… – шепнуло ему в ответ.

Его голова упала подбородком на грудь – и так повисла.

– Ее зовут Элис Джейн, – пробормотал он, размазывая слова слюнявыми губами, и на одном его глазу задергалось веко – словно отправляя зашифрованное сообщение какому-то невидимому гостю. – Вы не можете запретить мне любить ее. Я люблю ее.

Снова шепот.

Греппин не глядя шагнул вперед.

И наступил на вентиляционную решетку. В ту же секунду ткань его брючины дрогнула, и в нее поднялся горячий воздух. И шепот.

Печка!


Греппин был уже на полпути вниз, когда кто-то постучал во входную дверь.

Он прислонился к ней.

– Кто там?

– Мистер Греппин?

Греппин затаил дыхание.

– Да?

– Впустите нас, пожалуйста.

– Кто это?

– Полиция, – сказал мужчина по ту сторону двери.

– Что вам нужно? Я только что сел ужинать!

– Просто хочу с вами поговорить. Соседи позвонили. Сказали, что уже две недели не видели ваших тетю и дядю. А недавно слышали какой-то шум.

– Уверяю вас, все в порядке. – Он принужденно рассмеялся.

– Мы могли бы как-то по-хорошему это обсудить, – продолжал голос снаружи, – если бы вы открыли дверь.

– Вы меня, конечно, извините, – продолжал упорствовать Греппин, – но я устал и хочу есть. Приходите завтра. И я с вами поговорю, если хотите.

– Я вынужден настаивать, мистер Греппин.

И они принялись колотить в дверь.

Развернувшись на пятках, Греппин чопорно, ни слова не говоря, проследовал по холлу мимо мертвых часов и прошел в столовую.

Сел и, ни к кому конкретно не обращаясь, начал говорить – сначала медленно, потом все быстрее.

– Налетели, как мухи. Стоят там, под дверью. Может, вы поговорите с ними, а, тетя Роуз? Скажете им, чтобы убирались, что у нас тут семейный ужин? Надо всем спокойно продолжать есть, тогда они увидят, что у нас все прилично, – и сразу уйдут. Если войдут. Тетя Роуз, вы же поговорите с ними, правда же? И еще. Теперь, раз уж все так, я должен кое-что вам сказать.

Внезапно из глаз у него покатились горячие слезы, и он стал смотреть, как они впитываются в белую скатерть.

– Я не знаком ни с какой Элис Джейн Беллерд, – сказал он, – и никогда не знал никого по имени Элис Джейн Беллерд! Просто я хотел… просто… я не знаю. Я говорил вам, что люблю ее и что я хочу жениться на ней. Но я это говорил просто, чтобы наконец хоть как-то заставить вас улыбаться. Да, я сказал это, потому что собирался научить вас улыбаться, только поэтому. А женщины у меня никогда не будет. Да я уже давно это понял, что не будет. Передайте, пожалуйста, картошку, тетя Роуз…

Под ударами входная дверь треснула и тяжело рухнула на пол. Вместе с ней в холл ввалились несколько мужчин в форме.

Последовало короткое замешательство.

Инспектор полиции поспешно снял шляпу.

– Ради бога, извините, – сказал он, – я не хотел прерывать ваш ужин, я…

Перейти на страницу:

Все книги серии Брэдбери, Рэй. Сборники рассказов

Тёмный карнавал [переиздание]
Тёмный карнавал [переиздание]

Настоящая книга поистине уникальна — это самый первый сборник Брэдбери, с тех пор фактически не переиздававшийся, не доступный больше нигде в мире и ни на каком языке вот уже 60 лет! Отдельные рассказы из «Темного карнавала» (в том числе такие классические, как «Странница» и «Крошка-убийца», «Коса» и «Дядюшка Эйнар») перерабатывались и включались в более поздние сборники, однако переиздавать свой дебют в исходном виде Брэдбери категорически отказывался. Переубедить мэтра удалось ровно дважды: в 2001 году он согласился на коллекционное переиздание крошечным тиражом (снабженное несколькими предисловиями, авторским вводным комментарием к каждому рассказу и послесловием Клайва Баркера), немедленно также ставшее библиографической редкостью, а в 2008-м — на российское издание.

Рэй Брэдбери

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века