Темный карнавал

Мама пыталась найти этому объяснение.

– Просто все слишком заняты. Война, ну и вообще. У людей много других забот, кроме собачек-попрошаек.

– Да, конечно, – соглашался Мартин.

Но это было еще не все по поводу Торри. В его глазах появился какой-то странный блеск. Казалось, что он и не пытается кого-то найти, что ему теперь… все равно. Мартин не мог понять, что с ним происходит. Может, он заболел? В конце концов, бог с ними, с посетителями. Главное, что у него есть Торри, значит, все в порядке.

А потом настал день, когда Торри убежал гулять и не вернулся вообще.

Сначала Мартин просто его ждал. Потом ждал и нервничал. Потом – ждал и сходил с ума.

Во время ужина он слышал, как мама с папой звали Торри. Но это ни к чему не привело. Все было бесполезно. Мартин не услышал ни звука лап на дорожке за домом, ни пронзительного лая в холодном ночном воздухе. Ничего. Торри сбежал. Торри больше не вернется – никогда.

За окном падали листья. У Мартина нестерпимо заныло в груди, и он медленно опустился на подушку.

Мир умер. Осени больше нет, потому что нет теперь меха, который мог бы принести ее в дом. Зимы тоже не будет, потому что не будет лап, чтобы намочить одеяло налипшим на них снегом. Нет больше никаких времен года. И вообще, никакого времени больше нет. Его посредник, эмиссар, пропал где-то в этой противной цивилизации – может, его сбила машина, а может, отравили или украли. И поэтому времени теперь нет.

Всхлипывая, Мартин уткнулся в подушку лицом. Все. У него нет больше никакого контакта с миром. Мир умер.

Весь Хеллоуин Мартин проворочался в постели, а через три дня тыквы уже гнили в мусорных баках, маски были сожжены в печах для отходов, а пугала сложены на полки до следующего года. Хеллоуин так и остался далеким, чужим и недосягаемым. Только один раз вечером ему удалось расслышать, как где-то в холодных осенних звездах гудят рожки, а люди кричат и стучатся в окна и двери домов с мыльными черепами и капустой[15]

. Больше ничего.

Первые три дня ноября Мартин провел, глядя в потолок и наблюдая за сменой света и темноты. Дни становились короче и темнее – это было видно в окно. Деревья стояли голые. Осенний ветер менял свою силу и температуру. Но все это было не более чем театральное представление за окном. Добраться туда было никак невозможно.

Все, о чем Мартин читал в книгах, – люди, времена года – было из того самого мира, который умер. Каждый день он прислушивался, но не слышал звуков, которые так хотел бы услышать.

Наступил вечер пятницы. Родители собрались пойти в театр.

Договорились, что миссис Таркинс из соседнего дома придет и посидит с Мартином, пока он не начнет засыпать, а потом вернется к себе домой.

Мама с папой поцеловали его на прощание и вышли из дома прямо в осень. Он слышал их удаляющиеся шаги.

Пришла миссис Таркинс, побыла немного, а когда Мартин сказал ей, что уже устал, погасила свет и ушла домой.

И вот тишина. Мартин просто лежит и смотрит, как звезды медленно движутся по небу. Вечер – ясный и лунный. Точно в такой же вечер они с Торри как-то раз бежали вместе через город, через спящее кладбище, через овраг, через луга, по темным улицам, в погоне за призрачными детскими мечтами.

Один только ветер у него остался. Звезды не лают. Деревья не умеют сидеть с умоляющим видом. А вот ветер уже несколько раз так дружелюбно махал хвостом в сторону дома, что Мартин вздрагивал.

Было уже больше девяти.

Только бы Торри вернулся домой. И принес с собой кусочек этого мира. Пусть с репейником, или промерзшим чертополохом в ушах, или с ветром. Главное, чтобы вернулся…

И вдруг где-то вдалеке послышался знакомый звук.

Мартин, весь дрожа, приподнялся на постели. Звездный свет отражался в его маленьких глазах. Он откинул одеяло и замер, прислушиваясь.

Снова раздался этот звук.

Он был такой тихий, что походил на острие иглы, движущейся в воздухе на расстоянии многих миль.

Но это был точно он. То, о чем он мечтал, – едва уловимый отзвук собачьего лая.

А теперь? Кажется, это звуки, которые издает собака, когда несется, задыхаясь в ночи, по лугам, полям и темным улицам. А это – звуки, которые издает собака, когда бегает кругами. Звуки то появлялись – то исчезали, то вспыхивали – то гасли, то убегали – то возвращались, как будто кто-то водил их на цепи. Как будто собака бежит-бежит, и тут вдруг кто-то свистнул ей под каштанами, и собака сначала бросается назад, на свист, но потом, сделав круг, снова бежит к дому.

Комната кружилась у Мартина в глазах. Он чувствовал, как вместе с его телом дрожит кровать – пружины жалобно отзывались своими скребущими металлическими голосами.

Приглушенный лай слышался уже минут пять – и становился все громче и громче.

Торри, вернись домой! Торри, пожалуйста, вернись домой! Торри, мальчик мой, все хорошо. Боже мой, Торри, где же ты? Торри, Торри!