Темный карнавал

– Ее вклад мог бы быть и посущественней, – сказал он. – Боюсь, что мне придется просить ее найти какую-нибудь работу.

– Тебе надо переспать с этим, – сказала ему она. – Подумай хорошенько. Может, к вечеру ты переменишь свое мнение.

Она уже опускала на него крышку.

– Ладно, – произнес он, думая о чем-то своем.

Крышка закрылась.

– Спокойного утра, дорогой, – сказала она.

– Спокойного утра, – отозвался он приглушенно изнутри гроба.

Взошло солнце. Она поспешила наверх, чтобы приготовить завтрак.

Сеси Эллиот, единственная из всех, умела Путешествовать. На вид она была обычной восемнадцатилетней девушкой. С другой стороны, никто из членов Семьи и не выглядел так, как им полагалось выглядеть. Чтобы какие-нибудь там клыки, черви, смрад или другое непотребство – такого не было и в помине. Они жили в маленьких городках и на фермах по всему миру, жили просто, умело подстраивая и приспосабливая свои таланты к требованиям и законам меняющегося мира.

Сеси Эллиот проснулась и, что-то напевая, мягко спланировала на первый этаж.

– Доброе утро, Мама! – сказала она, после чего спустилась в подвал, чтобы обойти и проверить все гробы, вытереть с них пыль и убедиться, что все они плотно запечатаны.

– Отец, – сказала она, протирая один из гробов. – Кузина Эстер прибыла с визитом, – сказала она, внимательно оглядывая другой, – ну и… – она постучала по третьему гробу, – Дедушка Эллиот.

Внутри что-то зашуршало, словно кусок папируса.

«Странное у нас семейство, – подумала она, поднимаясь обратно на кухню, – ночные сифонеры[18] и флюмфереры[19]

. Одни, как Мама, бодрствуют двадцать пять часов из двадцати четырех. Другие, как я, – спят пятьдесят девять минут из шестидесяти. У всех разные виды сна…»

Сеси села завтракать. Прямо из центра тарелки с абрикосами на нее уставился пристальный взгляд Матери. Она отложила ложку.

– Отец передумает, – сказала Сеси, – я докажу ему, что я не хуже других. И даже более того. Я вообще-то – семейный страховой полис. Он просто не понимает. Но ничего.

– Ты была внутри меня, когда я говорила с Отцом?

– Да.

Мать кивнула.

– Мне кажется, я чувствовала, как ты выглядываешь у меня из глаз, – сказала она.

Сеси закончила завтрак и пошла спать. Расстелив одеяла и чистые прохладные простыни, она улеглась на спину, откинула свою изящную скульптурную головку на густую копну каштановых волос, сложила тонкие белые пальцы на маленькой аккуратной груди – и закрыла глаза.

Путешествие началось.

Ее мысли выскользнули из комнаты и понеслись навстречу ветру по цветникам во дворе, через поля, по зеленым холмам, по древним сонным улицам Меллин-Тауна, минуя влажную впадину оврага – и дальше, чтобы, как обычно, провести в скитаниях весь день. Где она только не бывала. Ее разум забредал в собак, и пока он сидел там, она осязала все щетинистые собачьи прикосновения, пробовала на зуб сочные кости, нюхала остро пахнущие мочой подножия деревьев, прислушивалась – и слышала все так, как слышит собака. Она забывала о том, что она человеческое существо. Она становилась существом собаки. Это было нечто большее, чем телепатия – когда один передает, другой принимает. Сеси полностью переселялась из одной телесной среды в другую – как в нюхающих мочу собак, так и в мужчин, в старых дев, в птиц, в детей, играющих в классики, в любовников на утренних простынях, в потных рабочих с лопатами, в крошечный, розовый, еще спящий мозг нерожденных младенцев.

Куда же сегодня? Она уже решила куда – и умчалась!

Когда через минуту Мать на цыпочках заглянула в комнату, тело Сеси лежало на кровати, ее грудь была неподвижна, а лицо спокойно. Сеси уже отбыла. Мама кивнула и улыбнулась.

Вот и утро прошло. Леонард, Бион и Сэм ушли на работу, за ними – Лора и ее Сестрица, маникюрша, а Тимоти был отправлен в школу. Дом затих. В полдень звуки доносились только с заднего двора, где три юные Кузины Сеси Эллиот играли в «Бобик-Бобик, где твой гробик». В этом доме всегда обитали какие-нибудь кузены, дядья, внучатые племянники и залетные на одну ночь племянницы. Они приходили и уходили – вечные, как круговорот воды в природе.

Вдруг какой-то огромный человек громко постучал в парадную дверь, и сразу же, как только Мать открыла ему, вломился в дом.

Девочки отвлеклись от своей игры.

– Это Дядя Джонн! – прикрыв рот рукой, сказала самая младшая.

– Тот самый, которого мы ненавидим? – спросила вторая.

– Что ему надо? – воскликнула третья. – Смотрите, он какой-то бешеный!

– Вообще-то это мы должны на него беситься, а не он, – надменно сказала вторая, – за то, что он сделал с Семьей шестьдесят лет назад! И еще семьдесят лет назад и двадцать лет назад.

– Слышите? – Они прислушались. – Кажется, он побежал наверх!

– Он что – плачет?

– А разве взрослые плачут?

– Конечно, ты что, совсем?

– Он в комнате Сеси! Выкрикивает что-то. Хохочет. Теперь молится. Теперь опять плачет. Кажется, у него совсем кукушка съехала – прямо как у Тома в «Трусливом коте»![20]

Младшая тоже начала плакать. А потом с криками побежала к двери: