Теория Блума

Перед этим неизвестным врагом – неизвестным в том смысле, в каком мы говорим о Неизвестном Солдате, то есть о солдате, который всем известен как неизвестный, у которого нет ни имени, ни лица, ни настоящей героической истории, который ни на что не похож, но оказывается повсюду в камуфляже возможности, – тревога властей всё очевидней перерастает в паранойю. Впрочем, со стороны это довольно смешное зрелище – недавняя привычка властей собственноручно и совершенно произвольно выкашивать свои же ряды. И мы вполне можем представить себе их трудности, хоть они нам и не близки. Есть нечто объективно ужасающее в этом жалком сорокалетием типе, который был самым что ни на есть нормальным, обычным, неприметным человеком в толпе заурядных людей – ровно до тех пор, пока не устроил резню. Он никому не жалуется, что ненавидит свою семью, работу или дом в скучном мещанском пригороде, вот только однажды утром он встаёт пораньше, умывается, завтракает, пока его жена, дочь и сын крепко спят, а потом берёт охотничье ружье и тихонько вышибает всем троим мозги. На суде – да и во время пытки – Блум ни словом не обмолвится о мотивах совершённого им преступления. Отчасти потому, что у суверенности нет причин, но ещё и потому, что он интуитивно понимает: самое тяжкое мучение он причинит этому обществу, если оставит всё без объяснений. Таким образом, ему удалось вселить

АМОК И АГАПЭ

«Вспышки “ненависти”, которым подвержены некоторые японские подростки, взывают беспокойство, однако, по мнению Масаши Баба, их следует рассматривать в более широком контексте: “Наравне с агрессией у молодых людей отмечается поразительное стремление к волонтёрству. Зачастую эти дети страдают от повышенной тревожности, и они же, пытаясь компенсировать своё подавленное состояние, тянутся к окружающим”».

(“Le Monde”, четверг, 16 апреля 1998)

в души зловещую уверенность, что в каждом человеке дремлет враг цивилизации. И по всей вероятности, у него нет другого выхода, кроме как разорить дотла эту вселенную, даже, можно сказать, таков его жребий, только в этом он никогда не признается. Ведь его тактика заключается в том, чтобы спровоцировать катастрофу и окружить её молчанием.

Ибо преступление и безумие – это объективизация трансцендентальной бездомности (Лукач)⁴⁸

По мере того как безнадёжные схемы, которые по замыслу ЛЮДЕЙ должны нас сдерживать, всё туже затягивают узел тирании, в поле зрения всё чаще попадают весьма любопытные события. Амок

укореняется внутри самых прогрессивных обществ, принимая неожиданные формы и обретая новый смысл. На территориях, которыми управляет автономная Публичность, подобные симптомы распада – явление редкое, обнажающее истинное состояние мира, чистый беспредел вещей. И обнаруживая силовые линии в царстве инертности, они обозначают границы того возможного, в котором мы живём. Вот почему даже на расстоянии они нам кажутся столь знакомыми. В них есть некая необходимость – необходимость долга и некий императив – императив Духа. Тянущиеся за ними следы крови – это последние шаги человека, опрометчиво решившего в одиночку вырваться из оков серого Террора, где его держали такой ценой.

И наша способность это осознать соразмерна тому, сколько жизни в нас ещё осталось. Мёртв тот, кто сам не может понять: в тот миг, когда страхи и покорность приобретают в Блуме конечную форму абсолютных, то есть беспредметных страхов и покорности, освобождение от этих

страхов и этой покорности знаменует столь же абсолютное освобождение от любых страхов и любой покорности. Тому, кто боялся всего без исключения и преодолел этот рубеж, больше нечего бояться. За самыми далёкими границами отчуждения открывается светлое и безмятежное пространство, где человек теряет всякую способность испытывать интерес к собственной жизни или хотя бы толику привязанности к месту. Любая нынешняя или грядущая свобода, так или иначе утратившая эту отрешённость, эту атараксию, не породит ничего иного, кроме более современных принципов рабства.

Одержимые мировым духом[28]