Теория литературы. Проблемы и результаты

Именно интерпретативные сообщества, скорее чем текст или отдельный читатель, производят значения и ответственны за возникновение формальных характеристик текста. Интерпретативные сообщества образуются из тех, кто разделяет интерпретативные стратегии не для чтения, а для написания текстов, для создания их особенных характеристик. Иными словами, эти стратегии существуют до акта чтения и тем самым определяют форму читаемого, а не наоборот, как обычно предполагается[167].

Интерпретативные сообщества включают в себя читателей (включая и писателей, поскольку те тоже читают книги), но их стратегии предназначены «не для чтения, а для написания текстов», то есть их коллективные стратегии имеют творческий характер, они сами «определяют форму читаемого», форму литературного текста. «Тексты – это наши прочтения их; мы сами пишем поэмы, которые читаем», – скептически резюмирует мысль Фиша Антуан Компаньон[168]. Подобные декларации читательского всевластия могут использоваться в науке постольку, поскольку найдутся объективные методы для различения интерпретативных стратегий и формируемых или сообществ. Эмпирические исследования читательских реакций и вкусов (подобные опыты проводил еще в 1920-е годы Айвор Ричардс, опрашивая своих студентов) позволяют доказать существование таких сообществ, но не уточнить их специфику: разные группы читателей по-разному реагируют на одни и те же тексты, но как формируются эти группы? Ответ на этот вопрос может дать только история чтения, о которой пойдет речь в последней главе (§ 38).

Глава 5

Текст

§ 16. Текст – оценочное понятие

После автора и читателя, казалось бы, уместно рассмотреть третьего субъекта эстетического процесса в литературе – героя. Однако, в отличие от автора и читателя, герой имеется не во всех родах художественной литературы. Его нет в лирике (бывает только имплицитный «лирический герой», который не совершает поступков), почти никогда нет в эссеистике. Поэтому проблема героя – более частная, чем проблемы автора и читателя, к ней имеет смысл обратиться позднее, а сейчас на очереди стоит вопрос о тексте

. Он уже затрагивался в § 9, в связи с разграничением текста и дискурса как двух аспектов словесной деятельности, в соответствии с которыми разделяется и вся продукция художественной словесности. Теперь предстоит вернуться к понятию текста как единичного объекта, изучаемого наукой о литературе, и границ, которыми он определяется.

Согласно самому широкому лингвистическому определению, текстом является любое связное (то есть не возникшее случайно) словесное выражение. Но теория литературы и семиотика культуры не могут удовольствоваться такой дефиницией. Они исходят из функционального представления о слове: слово не вещь, оно не существует отдельно от человека и его действий. Поэтому наука должна задаваться вопросом о том, какие действия со словом и над словом она изучает. Если же она пренебрегает этим вопросом – значит, она фактически изучает действие своей собственной интерпретации слова, то есть работает в автореференциальном режиме. Такая наука рискует оказаться безответственной игрой или идеологической манипуляцией: опасность, все время грозящая филологии.

Текст – не самодовлеющий объект, а средство для каких-то функций и действий. Так, в металингвистике Бахтина и членов его кружка функцией текста считается высказывание, а действием – диалогический обмен. Валентин Волошинов еще в 1920-е годы называл высказывание приоритетным объектом при исследовании словесной культуры:

Действительной реальностью языка-речи является не абстрактная система языковых форм и не изолированное монологическое высказывание и не психофизиологический акт его осуществления, а социальное событие речевого взаимодействия, осуществляемое высказыванием и высказываниями[169].