Читаем Теория литературы. Проблемы и результаты полностью

Идеи Романа Ингардена были развиты в 1960–1970-е годы в Германии теоретиками Констанцской школы рецептивной эстетики – Вольфгангом Изером и Хансом Робертом Яуссом. Если Ингарден сосредоточивал внимание на индивидуальном опыте читателя, встречающегося с литературным текстом, то Изер (автор термина «имплицитный читатель», ставшего заглавием одной из его книг) стремится поставить этот опыт в культурный контекст, показать внешнюю обусловленность работы читателя, определяемой не только его личностью и не только структурой текста. В самом деле, заполнять лакуны в фикциональном мире можно по-разному, сообразуясь или не сообразуясь с культурным фоном, а этот фон не исчерпывается фактическим правдоподобием (историческими костюмами и т. п.), он включает в себя ценностные моменты. Если я воображаю героиню романа с глазами какого-то ценимого мною цвета (скажем, синего), то это характеризует не роман, а только мои личные вкусы. Если же я приписываю героине синие глаза потому, что этот цвет глаз особо ценится в данной культуре, – то это предположение включается в интенциональную структуру произведения, пусть даже в его тексте и нет прямых упоминаний о красоте синих глаз. Культурная традиция подсказывает читателю тот или иной способ восполнения лакун в фикциональном мире, то есть факторы, определяющие эту деятельность читателя, шире произведения как такового. Обычно мы легко читаем текст потому, что много читали до него, и этот культурный опыт позволяет нам составить себе представление о том, как читать и новые тексты:

Устранение элементов неопределенности, которым обязательно сопровождается любой акт понимания фикционального текста, может осуществляться только при помощи заранее установленных ориентиров. Необходимо поэтому выяснить подразумеваемый текстом код, который в качестве такого ориентира воплощает в себе смысл текста[161]

.

Упомянутый здесь «код» понимается в ином смысле, чем код в семиотике, хотя, употребляя это слово, Изер учитывал недавние на тот момент семиотические работы Юрия Лотмана. Набор культурно определенных читательских представлений и установок, задающих работу восполнения лакун, чаще называется у Изера репертуаром

; используется также заимствованный из философской герменевтики Ханса Георга Гадамера термин «горизонт ожидания» (в большей степени Яуссом, чем Изером; см. ниже, § 38). Репертуар и горизонт ожидания имеют не знаковую, а интенциональную природу, то есть включают в себя воспринимающего субъекта (читателя) и его самопроекции на литературное произведение. Эти проекции бывают тематическими, задающими рамки того, «как это бывает в жизни», и формальными, указывающими на то, «как об этом следует писать». Поскольку они могут различаться, приходить в столкновение и сменять одна другую в ходе чтения, рецептивная структура произведения является динамической. Нередко читательские установки задаются произведением именно для того, чтобы быть опровергнутыми.

Подробнее.

Судя опять-таки по конкретным примерам Изера, этот механизм текстуальной динамики работает преимущественно в нарративной или драматической литературе, где есть действующие лица и их личные перспективы, ценностные точки зрения; последние «могут взаимно компенсироваться, противопоставляться, выстраиваться в градацию или сменять одна другую»[162], образовывать иерархии, которые по ходу действия трансформируются и даже опрокидываются. Процесс чтения такого текста идет через идентификацию с персонажем, выбор которого может меняться по ходу чтения, из-за того что читатель по-новому представляет себе организацию репертуаров. Например, при одной перспективной структуре положительные социальные ценности связываются с главным героем, а второстепенные персонажи оцениваются как низкие и недостойные (ситуация «Дон Кихота»); при другой структуре дело обстоит наоборот – второстепенные персонажи несут положительные ценности, оспариваемые главным героем (романтическим, ироническим). Упрощенно говоря, нужно уметь понять, какой герой по-настоящему главный. В ходе чтения мы убеждаемся либо в обоснованности положительных ценностей, несмотря на неудачи героя, либо в их дискредитации, несмотря на множественность их носителей. Нам предлагается переходить с одной точки зрения на другую, с фоновых персонажей – к главному, выделять главную фигуру из фона; эта фокусировка внимания составляет одну из центральных проблем гештальтпсихологии, которую рецептивная эстетика Изера превращает в читательскую стратегию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки