Теория литературы. Проблемы и результаты

Текст соотносится с фрагментом.

Фрагменты могут возникать случайно (как остатки текстов, утерянных в целом), но могут и искусственно создаваться авторами, составляющими из них текст. Такое фрагментарное письмо дробит линейную структуру означающего: в тексте следуют друг за другом отрывки, не связанные друг с другом синтагматически (скажем, сюжетно), но эквивалентные парадигматически, схожие между собой именно своим общим качеством отрывочности; их варьирование проецирует принцип эквивалентности на ось комбинации, то есть осуществляет поэтическую функцию по Якобсону. В силу этого процесса фрагментарное письмо, даже лишенное признаков конститутивной литературности (например, эссеистическое), легко может приобретать литературность кондициональную, занимая промежуточное положение между изящной словесностью и, например, философией; таковы фрагментарно-афористические книги Ницше или Бланшо. Отдельно взятые фрагменты, публикуемые вместо целостного текста, активизируют его динамику. Соединяя в себе незавершенность мысли (отказ от строгих умозаключений) и незавершенность дискурса (отказ от последовательного повествования или лирической речи), они имитируют спонтанное движение творческого процесса: так это интерпретировали, в частности, немецкие романтики

[181]

. В ходе литературной эволюции фрагмент может служить для деавтоматизации жанра: писатель в порядке синекдохи предъявляет публике не целостную жанровую структуру, а только ее часть, которой, однако, довольно для опознания целого; ср. шутливую идею обмениваться в компании не старыми, всем известными анекдотами, а одними лишь их номерами по списку. В этом смысле Тынянов писал о стихотворном жанре «фрагмента» в поэзии XIX века – фрагмент воспринимался как осколок жанра и классической жанровой системы[182]. Наконец, раздробление текста на фрагменты, включая демонстративные пропуски некоторых из них (например, некоторых строф в «Евгении Онегине»), активизирует его внутренние границы, производит внутри него сдвиги наподобие стихотворного «переноса»; мы только что встречали эту мысль у Лотмана. Фрагментация, таким образом, может проблематизировать границы между закрытым текстом и открытым дискурсом, между разными типами дискурса, между текстом и контекстом.

Текст соотносится со своими вариантами, некоторые из которых могут представлять собой его фрагменты, неполные версии. Хотя, как указывалось выше, текст обязательно выражен вовне, он отличается от любого своего конкретно-материального выражения (книги и т. п.): он может переиздаваться, оцифровываться в Интернете, читаться вслух и разыгрываться на сцене разными исполнителями, не теряя своей идентичности. Определить конкретный текст, отделить его от другого, не совсем такого же текста – проблема, которая по-разному решается в разных отраслях науки о словесности. Мы легко различаем на книжной полке обложки разных изданий, но всегда ли под ними скрываются разные тексты? что, если, например, публикуемый текст несколько изменен по сравнению с текстом другого издания (самим автором или переписчиком, редактором, издателем, цензором)? если он переведен на другой язык, адаптирован для другой публики, скажем для детей? Фольклористы, медиевисты, вообще исследователи традиционных культур, где тексты подвижны и не имеют стандартной печатной формы, могут рассматривать все эти варианты как равноправные, выделяя из них более или менее абстрактный инвариант, но не пытаясь гипотетически реконструировать на их основе стандартный конкретный «текст» данного памятника. Специалисты по «текстологии» (эдиционному искусству) современной литературы обычно поступают иначе: выделяют среди имеющихся версий текста каноническую редакцию, отличая от нее варианты (публикуемые в дополнениях к академическому изданию) и другие версии (публикуемые иногда в отдельном издании); если они все же считают необходимым кое в чем поправлять каноническую редакцию, то лишь с целью освободить ее от тех изменений, которые считают случайными (например, цензурных), а не вытекающими из закономерной вариативности памятника. Вопросы об идентичности и вариантах текста на свой лад решают и юристы: в какой мере перевод является оригинальной авторской работой и насколько далеко может переводчик зайти в изменении оригинала? начиная с какого размера цитация, не требующая разрешения цитируемого автора, переходит в перепечатку, которая, не будучи должным образом согласована, является плагиатом? до какой степени правомерна редактура текста при его (пере)издании – всегда ли законно, например, исправлять опечатки или стандартизировать нормы орфографии, которые меняются в зависимости от времени и места? какие из этих операций требуют согласия правообладателей? и наоборот, допустимо ли противиться воле автора, желающего усовершенствовать (а по нашему мнению, испортить) свое произведение, запрещающего его переиздавать или даже вообще публиковать?