Итак, отношения между произведением и текстом могут мыслиться двумя противоположными способами, согласно двум аспектам литературного факта как такового: с одной стороны, это материально выраженный и если не однозначно понимаемый, то одинаково опознаваемый инвариант; а с другой стороны, деятельность варьирования, перечитывания и переписывания текстов в культуре. Эта двойственность впервые была отмечена Гумбольдтом, который разграничивал в самом языке два начала – ergon и energeia, ставшее и становление (см. § 9). Оппозиция текста / произведения близка к уже рассмотренной выше оппозиции текста / дискурса.
Выдвинутая Кристевой и Бартом идея Текста как открытой деятельности, превосходящей замкнутое «произведение», получила разработку в двух позднейших литературно-теоретических концепциях. Во-первых, это теория интертекстуальности,
о которой будет сказано подробнее в § 39; она предполагает взаимодействие текста не просто с абстрактными внетекстовыми структурами, но и с бесконечным множеством других конкретных сообщений, между которыми нет иерархического соотношения: интертекстом является «вся языковая деятельность [langage], предшествующая и современная тексту, которая попадает в текст не путем поддающейся учету филиации, намеренного подражания, а путем рассеяния»[192].Во-вторых, та же идея фактически послужила опорой для новой программы исследования писательских черновиков – генетической критики.
Если задачей традиционного филолога было выделить или воссоздать из более или менее дефектных версий старинного памятника его канонический, «правильный» текст, то задача филолога-генетиста скорее обратная – от однозначности канонического текста (будь то печатное издание или авторская рукопись) вернуться к подвижности черновых вариантов, «оценить деятельность труженика, понять, сколько энергии он истратил для того, чтобы создать свое произведение»[193]. Процитированные слова принадлежат Жану Бельмен-Ноэлю, одному из основателей французской генетической критики в 1970-х годах; отсылки к бартовскому «производству» и гумбольдтовской «энергии» звучат и в словах другого теоретика школы, Альмут Грезийон:…предпочтение отдается не конечному продукту, а процессу его производства, не написанному произведению, а процессу письма, не тексту, а текстуализации, не единичному, а множественному, не конечному, а возможному, не застывшему раз и навсегда, но виртуальному, не статичному, а динамичному, не структуре, а генезису, не высказыванию, а акту высказывания, не форме книги, а энергии письма[194]
.Подвижный комплекс черновых вариантов, восстанавливаемый генетической критикой как самостоятельный факт культуры, а не как технический полуфабрикат для реконструкции канонического текста, Бельмен-Ноэль назвал авантекстом,
пред-текстом. Современная компьютерная техника позволяет представлять авантекст в форме не линейной, а пространственной, где благодаря гиперссылкам разные варианты могут соприкасаться многими своими элементами одновременно. В число этих «вариантов» попадают и заметки для памяти, делаемые писателем в черновиках и образующие фрагменты авторского плана и самокритики, – то есть метатекстуальные элементы, внедренные непосредственно в процесс текстуального производства. Таким образом, идея авантекста не просто дает филологу новую эдиционную технику (хотя она может применяться и для подготовки обычных академических изданий классики), но и конституирует новый, сложный по составу словесный объект, соседствующий с собственно текстом и окружающий его как бы облаком его собственной предыстории.Подробнее.
Генетический метод неявно поддерживает традиционно-филологическую связь с литературным каноном: черновики обычно сохраняются от одних лишь признанных произведений литературы, они-то и попадают в поле зрения генетической критики. Он также ограничительно трактует литературную негативность: с одной стороны, наглядно демонстрирует разрушительные моменты творческой деятельности – множество вариантов отбрасывается авторами, писательские черновики часто испещрены вычерками, – а с другой стороны, подчиняет эту негативность позитивной задаче: авантекст при всей своей подвижности все-таки движется к окончательному, беловому тексту, иерархически господствующему над своими черновыми версиями. В этом смысле понятие авантекста можно считать смягченной, академически умеренной транскрипцией радикально-авангардистской идеи Текста, сформулированной у Кристевой и Барта.§ 18. Синтагматические пределы текста