Читаем Теория литературы. Проблемы и результаты полностью

Два переменных параметра – предмет и способ подражания – дают простую таксономию жанров или родов поэзии, которую можно свести в таблицу. Этого не сделал сам Аристотель, который вообще не составлял таблиц, но это сделал более двух тысяч лет спустя Жерар Женетт, уточняя некоторые из терминов[210].



В таблице Аристотеля – Женетта четыре клетки, одна из которых фактически пуста: повествовательное подражание низким предметам («пародия») почти не имеет примеров в сохранившихся до нас древнегреческих текстах, кроме, возможно, «Войны мышей и лягушек», не упоминаемой Аристотелем. Зато эта клетка обладает предсказательной силой, словно незаполненные клетки таблицы Менделеева: с течением времени вместо «пародии» ее занял новоевропейский реалистический роман, для которого она как будто была зарезервирована заранее; Женетт напоминает авторское определение романа Филдинга «Джозеф Эндрус»: «комическая эпопея в прозе».

Система Аристотеля была усвоена и усложнена позднейшей риторикой; так, Лодовико Кастельветро в XVI веке, скрещивая не два, а больше параметров с разным числом значений, доходил до 94 теоретически возможных жанров. Если следовать такой традиции, то теория жанров сводится к чистой таксономии, не претендующей на какое-либо их истолкование и классифицирующей их наравне с обычными, лишенными смысла вещами.

Принципиально иную концепцию литературных жанров, подготовленную эволюцией эстетической мысли XVIII века, выдвинула в эпоху романтизма немецкая классическая эстетика: Фридрих Шлегель, Шеллинг, Гегель. Эта концепция носит герменевтический характер; построенная на ее основе система «родов и жанров» получила распространение в разных странах, и благодаря ей утвердилось разделение литературы на три рода: эпос, лирику

и драму. Это разделение ныне кажется существующим от века: Жерар Женетт приводит примеры того, как современные теоретики приписывают его… Аристотелю, который вообще не упоминал лирику как особый род поэзии.

Герменевтическая система жанров структурируется не как свободное комбинирование двоичных оппозиций (у Аристотеля – высокое / низкое, подражание / повествование), а как развитие одной троичной диалектической оппозиции, каждый член которой обладает формальным и содержательным определением. Предполагается, что смыслу однозначно соответствует словесное выражение, то есть понятие литературного рода является двусторонним, обладает двойным солидарным определением: лирика, эпос и драма представляют собой не только формальные типы творчества, у каждого из них есть и своя специфическая тематика; как это часто выражают, «форма неразрывно связана с содержанием». Вопросом о том, какой предмет приличествует какому формальному жанру / роду поэзии, задавались еще авторы античных наставлений по поэтике, регламентируя, например, тематику и метрику стихотворных жанров (см. § 23). Немецкая классическая эстетика продвинулась дальше: форма должна соответствовать не конкретно-эмпирической теме, а обобщенному, идейно-смысловому «содержанию», выражающемуся через тему. Между формой и содержанием постулируется отношение не внешнего «приличествования», а внутреннего «единства», которое и должен герменевтически постигать исследователь литературы.

Подробнее. Романтики, и в частности немецкие философы романтической эпохи, интерпретировали содержание литературы в категориях объективного и субъективного (субъективное – это дух человека, нации, человечества, объективное – внешний мир), причем один из трех литературных родов должен диалектически синтезировать в себе эти два начала, представленные по отдельности в двух других. Распределение родов по категориям могло варьироваться: так, Фридрих Шлегель, признавая субъективным родом поэзии лирику, объективным родом объявлял то эпос, то драму, и соответственно синтетическим родом – то драму, то эпос; в эстетике утвердилось первое из этих определений, благодаря авторитету Гегеля[211]. Такие колебания говорят о том, что спекулятивное соотнесение формы и содержания было, при всей своей глубокомысленности, довольно произвольным, недостаточно подкрепляясь анализом конкретного текстуального материала. Единство формы и содержания, конструктивных и тематических характеристик в теории литературных родов лишь кажется таким естественным и сущностным, как его представляли его создатели.

В самой общей форме идею трех родов словесного творчества можно найти уже у Аристотеля, правда в ином смысле, чем деление на эпос, лирику и драму; позднейшая риторика (например, Диомед в IV веке н. э.) разработала ее как теорию трех видов письма – подражательного, излагательного (включая повествование) и смешанного. Но только в романтическую эпоху она была осмыслена в понятиях диалектики трех родов как последовательной дифференциации мирового духа (у Гегеля).

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки