Читаем Теория литературы. Проблемы и результаты полностью

Трудности, возникающие при попытках составить обобщенную, синтетическую систему литературных жанров, побуждают современных теоретиков к аналитическим концепциям, описывающим, в духе критической философии Канта, лишь возможности построения жанровых систем. Так, Жерар Женетт, подробно раскритиковав во «Введении в архитекст» ранее предлагавшиеся модели жанровых систем и не выдвигая какой-либо собственной системы, предлагает вернуться к Аристотелю и разграничивать два не связанных между собой классификационных критерия: формально-лингвистический и тематический. Первый критерий позволяет различать модусы, или модальности: это примерно то же, что «способы подражания», о которых писал Аристотель, но Женетт не разделяет идею мимесиса и имеет в виду модусы не подражания, а скорее словесного

изложения. Они определяются чисто формальными лингвистическими возможностями, никак не связанными с тематическим содержанием речи и лишенными какой-либо исторической эволюции: изложение от первого лица, изложение в третьем лице, смешанное изложение. На другом, независимом уровне помещается тематика текстов – «трагическое», «романическое» и т. д.; эти типы тематики, лишенные иерархической или какой-либо иной систематизации, в сочетании с тем или иным модусом образуют архижанры (например, трагическая тематика + драматический модус = трагедия), большинство из которых разделяются на ряд более конкретных исторических форм, то есть собственно жанров. Модусы и тематические типы – типологические категории, жанры – исторические; первые пребывают в неподвижности абсолютных форм, вторые по-разному эволюционируют, возникают, скрещиваются и исчезают в разных литературах. В целом Женетт возвращается к аристотелевской классификации, исключающей всякую герменевтику жанров, и специально подчеркивает самостоятельный лингвистический параметр модуса.

Его критику жанровых теорий продолжил Жан-Мари Шеффер, показавший, что эмпирически разграничиваемые в литературе жанры на самом деле определяются не по одной, а по четырем не сводимым одна к другой логикам: по языковому свойству

(модусу) высказывания, по жанровому правилу, по генеалогии (исторической преемственности текстов, образующих данный жанр) и по
аналогии (более или менее случайным сходствам, обнаруживаемым в текстах задним числом, например позднейшими критиками). Различные характеристики этих четырех жанровых логик сведены в таблицу, показывающую не сами жанры, а возможности их определения[217]:



Не комментируя здесь всех параметров таблицы, достаточно будет привести по одному примеру «жанровых имен», соответствующих каждому из четырех разрядов. К первому разряду относится надгробная речь, определяемая своим специфическим речевым актом – прощанием с умершим (Шеффер, как и многие современные теоретики, опирается на теорию Остина); ко второму разряду – сонет, правила которого четко кодифицированы; к третьему разряду – европейский роман, жанр без правил, образцы которого связаны между собой лишь процессом подражания и наследования, модулирующим зыбкий жанровый тип; к четвертому разряду – новелла, традиции которой развивались в разных, исторически не сообщавшихся между собой культурах (например, в древнем Китае и европейском Ренессансе) и были сведены в один жанр лишь современной критикой.

Первые три разряда включают в себя «авторские» жанры, тогда как четвертый – «читательские» жанры. Автор всегда знает, какой речевой акт он совершает, по каким правилам пишет (если таковые есть), на каких предшественников ориентируется, но он не может знать, к какому типу схожих текстов отнесут его произведение читатели / критики / историки литературы, способные задним числом переквалифицировать это произведение в какой-нибудь другой жанр четвертого разряда. Эволюция в строгом смысле слова возможна только для жанров второго и третьего разрядов (с точки зрения теоретиков русского формализма – даже для одного лишь третьего; см. § 37): языковые модусы у Шеффера, как и у Женетта, изъяты из эволюции, а аналогические классы вроде «новеллы» составляются по произволу потомков, без хронологической преемственности между их текстами. Последняя колонка таблицы, «отклонение», характеризует динамику жанра – то, что случается, если текст отступает от жанровой схемы; например, в жанре-модусе (первого разряда) результатом будет иллокутивная «неудача» высказывания в смысле Остина:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки