Теория литературы. Проблемы и результаты

В таком контексте, когда современная высокая литература все более освобождается от жанровых схем, следует понимать концепцию жанра, предложенную Михаилом Бахтиным. Бахтин придавал очень большое значение проблеме жанра, хотя так и не создал его систематической теории. В его ранней рефлексии, отразившейся в книге Павла Медведева «Формальный метод в литературоведении» (1928), постулировалось, что «исходить поэтика должна именно из жанра»[224]. В отличие от женеттовского архитекста, который тоже призван служить главным предметом поэтики и частным случаем которого является жанр, у Бахтина – Медведева жанр трактуется не в таксономическом, а в герменевтическом духе: сам Бахтин всегда занимался небольшой группой родственных жанров, генетически связанных с европейским романом, и искал в них смысловое, формально-тематическое единство, не пытаясь включать их в какую-либо общую классификацию; он заботился о судьбе отдельного значащего жанра. Не менее важно, что жанр мыслится как жанр текста, а не дискурса – не как свойство бесконечной языковой деятельности, в которой «где кончил один – продолжает другой», но как понятие, позволяющее охарактеризовать «типическое целое художественного высказывания ‹…› завершенное и разрешенное»[225]

. Подчеркивание завершенности текста как эстетического объекта, характеризуемого понятием жанра, вообще характерно для русских теоретиков. Юрий Тынянов писал: «Жанр создается тогда, когда у стихового слова есть все качества, необходимые для того, чтобы, усилясь и доводясь до конца, дать замкнутый вид»[226]; он также отмечал, что некоторые жанры (поэма, роман) опознаются по величине текста, причем «пространственно „большая форма“ бывает результатом энергетической»[227], то есть внутренней полноты текста. Бахтин и Медведев критиковали формалистов за «материальное», несмысловое понимание художественной формы, но в идее жанровой завершенности текста они сходились с Тыняновым.

Подробнее.

Понятие жанра, по Бахтину, должно относиться не к тексту, а к художественному высказыванию – отдельному и самодовлеющему, хотя эти его качества определяются внутренней завершенностью смысла, а не композиционной ограниченностью текста, имеющего начало и конец (см. также § 16). Смысловая и композиционная завершенность высказывания совпадают в послевоенной статье Бахтина «Проблема речевых жанров», которая отличается уже не спекулятивно-эстетическим, а позитивно-лингвистическим подходом. Раньше эстетическим понятием жанра описывался целостный акт репрезентации, а не сумма значений синтагматических элементов текста, например предложений, и это понятие соотносилось с репрезентируемой действительностью («жанр уясняет действительность; действительность проясняет жанр»)[228]; теперь ему дается прагматическое определение в рамках акта коммуникации

: жанр характеризует высказывание, синтагматически соотнесенное с другими – предшествующими и следующими – высказываниями; соответственно важнейшим свойством любого речевого жанра является его диалогичность, содержащаяся в нем структура «стимул – ответ»: «Высказывание – это минимум того, на что можно ответить»[229]. Такая структура речи – вообще говоря, не художественная; художественные, «вторичные» жанры отличаются от «первичных» жанров практической речевой коммуникации своим производно-миметическим характером: они «разыгрывают различные формы первичного речевого общения»[230]

.

Попыткой синтетического определения литературного жанра стала бахтинская идея памяти жанра, которая содержится в дополнительной главе книги о Достоевском, написанной для переиздания в 1963 году:

Жанр живет настоящим, но всегда помнит свое прошлое, свое начало. Жанр – представитель творческой памяти в процессе литературного развития ‹…›.

Говоря несколько парадоксально, можно сказать, что не субъективная память Достоевского, а объективная память самого жанра, в котором он работал, сохранила особенности античной мениппеи[231].

На протяжении очень длительной истории новые произведения воспроизводят в себе некоторые черты старинных, казалось бы забытых жанров. Бахтин иллюстрирует это «карнавальным» романом, который возник еще в античности под названием «мениппея» и пронес свою специфику сквозь европейскую литературу вплоть до Достоевского и дальше, сохраняя как тематические, так и формальные свои признаки.