Теория литературы. Проблемы и результаты

Изучение стихотворной речи обычно делает упор на один из двух характерных для нее структурных факторов: во-первых, это деление на эквивалентные, вообще говоря не совпадающие с грамматическими синтагмами отрезки, – то есть на стихотворные строки, которые обозначаются сверхнормативными паузами при чтении и размещаются «в столбик» на письме; во-вторых, упорядоченное чередование сильных и слабых (для русского стиха – ударных и безударных) слогов внутри этих отрезков, то есть стихотворный метр. Вплоть до XX века в теории стихосложения господствовали нормативные поэтики, служившие для обучения стихотворству и отдававшие преимущество второму явлению: теория стиха опиралась на метрику. Русский формализм в 1920-е годы пересмотрел эту традицию, переориентировав поэтику на опыт читателя, а не стихотворца: в его исследованиях «открывалась перспектива некой высшей теории стиха, по отношению к которой метрика должна была занимать место элементарной пропедевтики»[237]. В рамках такой теории метрическая организация стиха рассматривается как его факультативное свойство (возможен стих без метра – например, верлибр), а определяющим свойством служит деление речи на отрезки и вытекающие из него динамические эффекты

[238]. Членение на метрические стопы и на стихи различаются тем, что только при втором членении образуются замкнутые, сосредоточенные в себе сегменты с четко отмеченными началом и концом: они образуют микроаналог текста, тогда как метрические исследования (кроме описания устойчивых закрытых форм вроде сонета) имеют своим предметом скорее бесконечный поэтический дискурс.

Важным шагом к преодолению традиционной концепции стиха стали стиховедческие работы Виктора Жирмунского, который, углубляя изучение метрики, ограничил роль собственно метра, проведя различие между метром и ритмом. Метр (размер) – это «идеальный закон, управляющий чередованием сильных и слабых звуков в стихе», а ритм – «реальное чередование сильных и слабых звуков, возникающих в результате взаимодействия естественных свойств речевого материала и метрического закона»

[239]. Это различение можно было бы сблизить с соссюровской оппозицией языка и речи, то есть абстрактной структуры и ее конкретной реализации (см. § 4); но Жирмунский скорее имел в виду понятие не структуры, а идеального типа,

разрабатывавшееся в немецкой науке, в частности у Макса Вебера. Разница между ними в том, что структура по определению представляет собой схематическое образование, абстракцию, тогда как идеальный тип – целостный, конкретный объект, наделенный образцовым достоинством. Соответственно речь по Соссюру – это реализация структур языка, а ритм стиха по Жирмунскому – отклонения от идеальной метрической схемы, которая иногда может и воплощаться в чистом виде. Например, в «Евгении Онегине» можно найти строки полноударного четырехстопного ямба («Мой дядя самых честных правил…»), но в других строках эта метрическая схема нарушается, «встречаются пропуски метрических ударений то на одном из четных слогов, то на другом», причем «существует инерция ударности на четных местах, поэтому в нашем сознании воссоздается норма ямбического строя, метрическое задание, соотносительно с которым воспринимается и каждый отдельный стих»[240]. Именно эта «инерция» стихотворного строя, «понуждение относить известное чередование ударений к идеальной норме»[241] отличают стих от прозы: стихотворное качество речи заключается не в чувственно воспринимаемом чередовании сильных и слабых слогов, а в виртуальной соотнесенности стиха с метрическим образцом.