Теория литературы. Проблемы и результаты

На синхроническом уровне художественная проза и поэзия различаются своей преимущественной ориентацией на смысловую или произносительную сторону речи. Например, в них обеих широко применяется прием повтора – в нем реализуется якобсоновский принцип проецирования принципа эквивалентности с оси селекции на ось комбинации (см. § 7). Но в прозаической речи преобладают смысловые повторы: переформулировки одной и той же идеи (они могут служить для ее разъяснения, а могут выполнять и поэтическую функцию), повторы логических и синтаксических конструкций (вопрос и ответ, условие и вывод); они нередки и в поэзии риторического типа, имитирующей убедительно-доказательную речь в стихах. Звуковые же повторы в прозе чаще всего оцениваются отрицательно, как паразитарные эффекты или даже просто ошибки: человек, случайно в разговоре сказавший что-то в рифму, конфузится – он этого не хотел, в его глазах рифма лишь отвлекает от основной функции речи и подрывает ее ответственность. Запрет на звуковой повтор действует не только в бытовой речи, но и в художественной прозе: классическая риторика учила избегать в ней рифмы, ассонанса, аллитерации, и многие писатели (например, Флобер) делали специальные усилия, чтобы не допускать в своих текстах звуковых повторов; эффекты ритмической или рифмованной прозы возможны лишь как выделенный прием, значимое отступление от обычных конвенций прозаического письма. Таким образом, в истории словесности проза сознательно отказывается от тех средств, на которых строится поэзия.

В поэзии же, указывает Лотман, имеет место обратный процесс: чтец стихотворения склонен заменять забытое слово ритмически эквивалентным словом, мало заботясь о его смысловой адекватности. То же часто происходит в процессе работы поэта над текстом и фиксируется в его черновиках. Строки Пушкина из первой главы «Евгения Онегина»:

Любви нас не природа учит,

А Сталь или Шатобриан, –

в черновой версии выглядели иначе:

Любви нас не природа учит,А первый пакостный роман.

Эти сильно несхожие по смыслу выражения удачно совпали по ритму и рифме, и их замена ни в коем случае не является синонимической; нет никаких оснований думать, чтобы Пушкин сознательно имел в виду бранить книги Шатобриана и г-жи де Сталь; и все же в составе его поэтического текста (или, как выразилась бы точнее современная генетическая критика, авантекста, включающего на равных правах черновик и окончательную версию) этот «резкий перелом в содержании ‹…› воспринимается лишь как уточнение»[235], как вариативный повтор, основанный на сходстве звучания.

Итак, разные типы повтора – смысловые и звуковые – распределяются по двум разным типам речи. Имеется в виду, однако, не абсолютное наличие / отсутствие и даже не количественная частотность, а динамическое взаимодействие двух факторов – их доминантная / подчиненная позиция по отношению друг к другу. Звуковые повторы в стихе являются релевантными и ценными на фоне смысловых различий, что Лотман показывает на примере рифмы. Рифма – не чисто звуковой эффект, а напряжение между сходством звучания и различием значения. Это видно в оппозиции богатой и

бедной рифмы, которую нельзя определить чисто фонетически – тем, насколько глубоко рифма уходит в строку; богатство рифмы переживается лишь при условии семантического расподобления созвучных слов. Лотман предлагает сравнить две фонетически одинаковые рифмы, тавтологическую и омонимическую:

1Ты белых лебедей кормила,А после ты гусей кормила.

2Ты белых лебедей кормила……Я рядом плыл – сошлись кормила.

Первый пример, искусственно придуманный в аналитических целях, рифмует одинаковые слова, что делает его пустым и художественно неинтересным (сказывается, правда, еще и пародийная снижающая замена «лебеди – гуси»: запрещенный прием со стороны аналитика); второй пример, из Брюсова, – неожиданное столкновение двух разных по смыслу и совпадающих по звучанию словесных форм, которое создает эффектную эротическую метонимию: вместо соприкосновения тел – соприкосновение весел. «Тавтологическая рифма, повторяющая и звучание, и смысл рифмующихся слов, звучит бедно. Звуковое совпадение при смысловом различии определяет богатое звучание»[236], – резюмирует Лотман.