Теория литературы. Проблемы и результаты

Реляционная, протоструктуралистская метрика Жирмунского описывает устройство стиха на чисто звуковом уровне, не касаясь его смысла. Она позволяет объяснить историческое развитие русского стиха, который последовательно переходит от регулярной силлаботоники XVIII века к все большей свободе отступлений от ее схем; при этом новые свободные формы сохраняют преемственную связь с силлабо-тонической моделью, подобно тому как отдельные строки в силлабо-тонической поэзии поддерживают виртуальную связь с метрическим идеальным типом, от которого они непрестанно отступают. Так, русский дольник сохраняет метрическую «оглядку» на регулярные размеры, стих здесь слагается не из однородных, а из разнородных, но при этом правильно чередующихся стоп. Следующей, более свободной формой является акцентный стих, где могут сочетаться любые по внутренней структуре стопы, лишь бы в строке было одинаковое число ударных слогов (фактически такой стих уже невозможно делить на «стопы»); а если еще и слагать стихи с произвольным числом ударений, то получится верлибр. Он отличается от прозы именно тем, что поддерживает связь, пусть и очень отдаленную, с «идеальной нормой» силлаботоники, то есть в нем улавливаются хаотично сочетающиеся стихотворные «стопы» – ямбы, хореи, дактили и т. д. Читая такой стих, мы переживаем его на фоне традиции, ищем и находим в нем остатки метрических структур, и весь в целом он предстает как сложная ритмическая структура со сбивчивым, часто нарушаемым метром. Это динамическая структура – структура колебательного, возвратно-поступательного движения, которое то нарушает, то восстанавливает равновесие метрической схемы. Эта структура реализуется в делении текста на отрезки-стихи: именно оно сигнализирует читателю, что перед ним поэзия, и заставляет угадывать в ней (по крайней мере, в случае русской поэзии) метрические схемы, хотя бы и беспрестанно нарушаемые.

В отличие от модели стиха как варьирования метрического инварианта, разработанной Жирмунским, модель, предложенная Юрием Тыняновым, описывает стих как деформацию

или, еще точнее, интенсификацию обычного языка. Если первая модель позволяет восстановить техническую эволюцию поэзии, то вторая модель объясняет процесс восприятия конкретного поэтического текста; поскольку же читательское восприятие, в отличие от безличного процесса эволюции, нацелено на смысл

, то Тынянов в своей теории формулирует «проблему стиховой семантики» (таков был первоначальный заголовок его книги «Проблема стихотворного языка»)[242].

Тынянов не занимается метрикой и не исследует регулярные формы стихосложения. Дело в том, что метрическая схема стиха видна при взгляде на него «сверху», когда он уже завершен, тогда как смысл стиха образуется в ходе его последовательного читательского восприятия; этот процесс нельзя обозревать извне, вне развернутой во времени смены элементов; то есть структура стиха по Тынянову, в отличие от его структуры по Жирмунскому, носит временной, а не пространственный характер. В стихотворном ритме важнее всего не метрическая структура (которой может и не быть), а деление текста на строки, в каждой из которых возникает особое состояние речи – «единство и теснота ряда», которые в свою очередь создают «динамизацию речевого материала»[243]

.

Подробнее. «Единство и теснота стихового ряда» – недостаточно определенная у Тынянова формула, долгое время считавшаяся загадочной по происхождению. Современные комментарии позволяют считать ее ближайшим источником ассоциативную психологию Вильгельма Вундта, содержавшую понятие «единства и тесноты апперцепции» (die Einheit und Enge der Apperception)[244]

. Сходные факты описывались, более или менее независимо, и другими философами и психологами рубежа XIX–XX веков: Анри Бергсоном (интенсивная интеграция внутреннего времени), Зигмундом Фрейдом (сгущение и смещение смыслов в психической деятельности, например в сновидениях). В любом случае несомненной представляется психологическая природа словесного процесса, который имеет в виду Тынянов: в его ходе активизируется душевная деятельность читателя, он либо «вспоминает» (как внутреннюю форму слов)[245], либо обнаруживает заново такие элементы смысла, которые проходят незамеченными или вообще отсутствуют в обыденной речи.