Теория литературы. Проблемы и результаты

Заметим, что о памяти жанра можно говорить лишь постольку, поскольку он меняется, становится другим, но помнит себя прежнего; неподвижный, неразвивающийся предмет памяти не имеет, память подразумевает эволюцию. В то же время память жанра, как ее понимает Бахтин, отлична от традиции, непосредственной преемственности авторов и текстов, которую можно прослеживать историко-филологическими методами: в черновых заметках Бахтина она характеризуется как «культурно-историческая „телепатия“, т. е. передача и воспроизведение через пространства и времена очень сложных мыслительных и художественных комплексов ‹…› без всякого уследимого реального контакта

»[232]. Память жанра имеет не системный, а индивидуальный, атомарный характер: ею обладает не жанровая система в целом, а лишь отдельный жанр (например, роман), который этим своим самодовлеющим характером аналогичен эстетически завершенному художественному тексту, а у Бахтина уподоблен живым организмам, наделенным генетической памятью и порой способным регенерировать свои утраченные органы: «кусочек гидры, из которого развивается целая гидра и др.»[233] Такие изолированные «памятливые» жанры, даже если они, подобно роману, склонны к экспансии («романизации»), вычленяются в современной литературе путем филологического поиска архетипов и представляют собой не члены современной жанровой системы, а жанры-реликты

, архаические пережитки древних культурных форм, распознавать которые сознательно умеют лишь ученые вроде Бахтина, а интуитивно – гениальные художники вроде Достоевского. Косвенным образом это как раз и свидетельствует о том, что современная литература в целом – не считая массовой беллетристики, которой Бахтин никогда не занимался, – переходит во внежанровое состояние, а концепция «памяти жанра» противится этому переходу, стремится консервировать жанровые традиции, которым грозит забвение. Получается, что теория литературы, озабоченная проблемой жанра, отстает от развития самой литературы, изучает то, чего уже нет в реальности – по крайней мере, на уровне высокой «авторской» словесности. Теория оказывается историей: она ретроспективно обращена к ранее бывшему.

Таким образом, теория жанра – не то чтобы устаревшая проблема (мы все еще не до конца понимаем устройство жанров классической литературы), но это проблема прежде всего литературы и культуры прошлого; хотя, конечно, не исключено, что в будущем ситуация жанрового сознания вернется вновь и потребует новой рефлексии.

Глава 7

Стих

§ 22. Динамика стиха

Изучением стиха занимается особая филологическая дисциплина – стиховедение. Она широко пользуется точными методами, статистическими подсчетами, и значительная часть ее исследований посвящена звуковому

устройству стихотворной, то есть ритмизированной, речи. Системы стихосложения сильно обусловлены структурой языков, поэтому и стиховедческие исследования в значительной степени привязаны к той или иной литературно-языковой традиции. Здесь мы не беремся излагать все проблемы стиховедения и лишь кратко изложим вопрос о динамике стиха и его смысловых структурах. Речь будет идти главным образом о русской теории стиха.

Стих и проза – одно из базовых членений художественной литературы, не совпадающее с жанровым (некоторые жанры бывают как прозаическими, так и стихотворными или же смешанными). Особенность этой оппозиции в том, что она асимметричная: стих выступает как маркированный член, поскольку составляет условие конститутивной литературности: все стихотворные тексты, даже самые нескладные, признаются художественными. Оттого оппозиция «стих / проза» легко склеивается с оппозицией «поэтический / бытовой язык». Но отношения стиха и прозы можно мыслить и сложнее, учитывая подразумеваемые внетекстовые структуры. Так трактовал генезис форм литературной речи Юрий Лотман, оспаривая представление о первичности прозы, усложнением которой является стих. «В иерархии движения от простоты к сложности расположение жанров другое: разговорная речь – песня (текст + мотив) – „классическая поэзия“ – художественная проза»[234]. Согласно такой зигзагообразной диалектической модели, художественная проза сложнее поэзии. Она ощущается как художественная, а это возможно только на фоне уже существующей, знакомой людям стихотворной речи. Язык поэзии образует внетекстовую структуру художественной прозы, давая возможность опознавать ее именно как литературную, а не утилитарную.