Теория литературы. Проблемы и результаты

Стилистический плюрализм чаще разделяют критики, сравнивающие между собой «манеры» разных авторов. Именно в их практике фраза Бюффона «стиль – это сам человек» была переосмыслена в знакомом нам индивидуалистическом духе: «oratio vultus animi» (лат. «речь есть лицо души» – Абель Вильмен)[264]; «в принципе мы все думаем примерно одно и то же. Все различие заключается в выражении и стиле» (Антуан Альбала)

[265]; «стиль так же неотделим от личности, как цвет глаз или звук голоса» (Реми де Гурмон)[266]. Уподобляемый цвету глаз или звуку голоса, стиль трактуется как выражение природно-телесной идентичности человека (установлением которой как раз в XIX веке начала систематически заниматься техника полицейского сыска), то есть если стилистический монизм дрейфует к сверхприродному магизму, то стилистический плюрализм – к натуралистическому позитивизму. Новым критерием определения стиля стало выражение –

слово, содержащееся в заглавии труда Бенедетто Кроче[267]: согласно такой концепции, стиль абсолютно индивидуален, потому что каждый художник выражает свой неповторимый опыт; соответственно стилистика, по Кроче, невозможна, поскольку не бывает науки о неповторимо индивидуальном.

Подробнее. Оригинальную концепцию стиля – сначала плюралистическую, а затем монистическую – предложил в послевоенную эпоху Ролан Барт; термины у него сильно варьируются, а критерием для определения понятия служит

ангажированность. В своей первой книге «Нулевая степень письма» (1953) Барт проводит различение «языка», «стиля» и «письма». Любой, не обязательно литературный дискурс содержит три уровня организации: правила национального языка (единые и равно императивные для всех: нарушающий их текст бракуется как неграмотный или просто невразумительный), индивидуальные особенности стиля (также неодолимо-императивные, обусловленные природой: это «феномен растительного развития, проявление вовне органических свойств личности»)[268] и промежуточный уровень социальной ответственности, который называется письмом

; как мы видели выше, этот термин во французской критике используется в качестве синонима «стиля» еще с конца XIX века, со времен Реми де Гурмона. В отличие от языка и стиля, которые изначально даны человеку, письмо всегда нужно выбирать, и разные его виды конкурируют и даже враждуют между собой в обществе. Письмо – это такой способ использования языка, которым писатель «принимает на себя социальные обязательства, ангажируется»[269]. Барт различает разные по партийной тенденции виды политического письма, псевдонейтральное «артистическое» письмо (на самом деле соглашающееся с существующим общественным строем) и т. д. Письмо обозначается в дискурсе определенными сигналами: специальной терминологией научного языка, словами-лозунгами, по которым мы с первой фразы опознаем направленность той или иной политической риторики, подчеркнутой фигуративностью «искусства для искусства», иногда даже шоковыми эффектами – скажем, в текстах французского публициста-якобинца Ж.-Р. Эбера грубая брань служила знаком «революционного» письма.

Барт фактически «воскресил стиль в его риторическом смысле»[270], разделив его на две составляющие: индивидуальную (собственно «стиль») и социально-политическую («письмо»). Наиболее интересным, не изученным до тех пор был второй элемент, благодаря которому речь приобретает актуальное идеологическое содержание. Стиль и письмо оба плюралистичны, но их множественность имеет разный характер – у стиля природный, а у письма социокультурный. При этом плюрализм письма является ограниченным, так как определяется набором общественных позиций, которые та или иная историческая ситуация предоставляет людям для интеллектуального самоопределения.