Теория литературы. Проблемы и результаты

Сам Барт сосредоточивается именно на анализе социально-дискурсивных вариантов речи, обозначающих социальную группу, профессию, идеологию и т. д. и выражающих те или иные отношения власти; в одной из позднейших статей он называет «эти групповые языки социолектами (по очевидной оппозиции с идиолектом, то есть языком отдельного индивида)»

[271] или просто «дискурсами». Обозначавший их ранее термин «письмо» не исчезает в его текстах, но получает новое значение, едва ли не противоположное исходному: он теперь отсылает к монистическому пониманию стиля. В книгах «S / Z» (1970), «Удовольствие от текста» (1973) и других поздних работах Барта «письмом» называется то же самое, что «текст» (см. § 17), – интегральная деятельность, собирающая воедино разные социолекты, сталкивающая и обыгрывающая их, порождающая странные, непривычные тексты, неудобочитаемые в силу своей многокодовой структуры. Она позволяет бороться с властно-подавляющим действием отдельных социолектов и сулит возможность освободить язык от социально-политического отчуждения. В таком новом определении письма Барт воспроизводит уже не плюралистическую, а монистическую концепцию: имеется, с одной стороны, отчужденный и в этом смысле униженный обычный язык (хоть и разделенный на разные социолекты – городской, женский, студенческий, писательский, революционный и т. д.), а с другой стороны – письмо как преодоление этой принудительной ангажированности, как высший, желанный способ языковой деятельности. Цель такого интегрального письма иная, чем у стиля по Бюффону, – не достижение истины, а освобождение человека и общества; но сохраняется общая оппозиция нейтрального, бесстильного (негативно оцениваемого) языка и собственно стиля (который, правда, именуется здесь не стилем, а письмом). Итак, монистический и плюралистический подходы к стилю не только борются и соседствуют, но и могут сменять друг друга – даже у одного теоретика на протяжении одного-двух десятилетий.

§ 25. Лингвистическая концепция стиля

Как уже было сказано в § 19, стиль наряду с жанром представляет собой частично смысловой уровень организации художественной речи. Его можно рассматривать как особый семиотический код языка, несущий семантическое содержание, а можно как эстетический или риторический эффект, не сводимый ни к какому смыслу, возникающий по ту сторону семиотики и семантики.

«Стиль неизбежно имеет два аспекта – коллективный и индивидуальный; пользуясь современными терминами, одной своей стороной он обращен к социолекту, а другой – к идиолекту»

[272]. В научном изучении стиля обнаруживается почти та же двойственность, что в изучении жанра: объективная классификация стилей противостоит их более субъективной герменевтике. Разница лишь в том, что жанры, подвергаемые герменевтическому изучению, сохраняют коллективный характер (это множества текстов разных авторов и разных эпох), а в смысловое содержание стиля можно вникать и у одного писателя, даже на материале одного текста.

Коллективные стили-социолекты носят социально-групповой и ситуативный характер, то есть употребляются в зависимости от обстоятельств, окружающей среды и речевого жанра; их изучали и изучают ученые разных стран (в русской лингвистике – Лев Якубинский, Виктор Виноградов и многие другие), которые не всегда различают их художественное и практическое применение. Той же проблеме посвящены некоторые работы Михаила Бахтина – «Слово в романе», «Проблема речевых жанров» (см. § 21). Бахтин особо сосредоточивается на устройстве завершенных языковых высказываний (а не бесконечных дискурсов) и на диалогическом взаимодействии между ними. Художественная литература, по его мысли, имитирует эти речевые жанры / стили – какой-то один или сразу несколько – для достижения собственно эстетических эффектов.

Для теоретического определения таких коллективных стилей часто применяется понятие коннотации.