Теория литературы. Проблемы и результаты

Для теории литературы наиболее перспективной оказалась не логическая и не лингвистическая («эмоционально-выразительная»), а семиотическая трактовка коннотации, которую предложил глава Копенгагенского лингвистического кружка Луи Ельмслев. По его определению, «существуют ‹…› семиотики, план выражения которых является семиотикой, и существуют семиотики, план содержания которых является семиотикой. Первую мы будем называть коннотативной семиотикой, вторую – метасемиотикой»[276]. Каждый элемент коннотативной языковой системы кроме своей обычной функции внутри системы еще и коннотирует

всю эту систему в целом, служит ее вторичным знаком, надстраивающимся над знаками первичной системы. Ролан Барт записал схему коннотативного знака по Ельмслеву как (ERC)RC, где символы E, C и R означают соответственно выражение (expression) знака, его содержание (contenu) и отношение (relation) между ними[277]. В любом знаке есть план выражения и план содержания, образуемые означающим и означаемым, и в качестве объекта, образ которого служит означающим для знака, может выступать в числе прочего другой знак целиком – вместе со своим означающим и означаемым. (В обратном случае – когда первичный знак служит означаемым вторичного знака – имеет место метаязык

.) В частности, у слова есть определенный предметный смысл, но кроме того с ним ассоциируется еще и обычай, узус его употребления – грубый или ласкательный, книжный или разговорный, поэтический или жаргонный и т. д., – который привносит в него дополнительные смыслы, причем их означающим служит не означающее слова (как в случае полисемии), а все слово как целостный комплекс «выражение+содержание»: в самом деле, именно целостное слово мы употребляем или не употребляем в том или ином языковом регистре. Поэтому отношение денотативного и коннотативного содержания произвольно, как всякое отношение между означающим и означаемым в соссюровском знаке, тогда как при полисемии разные значения слова мотивируют друг друга, связаны между собой семантическими ассоциациями. Любое выражение может служить для коннотации – не только отдельное слово, но и более крупные или супрасегментные единицы речи. Например, стихотворный ритм является коннотативным знаком поэзии,

а литературность есть не что иное, как одно из коннотативных значений текста или дискурса; в этом смысле теоретики Тартуской семиотической школы причисляли литературу к числу вторичных знаковых систем. Коннотативные смыслы слабо кодифицированы, редко фиксируются в словарях, образуют сеть зыбких, окказиональных значений, без которой почти никогда не обходится смысл речи, как художественной, так и практической. Чтобы правильно понять текст, нужно уметь читать его не только первичные (собственно языковые), но и вторичные (идеологические, художественные и т. д.) значения.

Ельмслев приводит примеры коннотативных языковых систем: «Стилистическая форма, стиль, оценочный стиль, средство, тон, говор, национальный язык, региональный язык и индивидуальные особенности произношения»[278]

. Таким образом, стиль рассматривается в теоретической лингвистике как коннотативная подсистема языка. Стиль по определению значим, он несет некоторое социально существенное «со-значение» (кон-нотацию), а поскольку социальные коннотации образуют семантическую парадигму, заставляя делать между ними выбор, то они с необходимостью множественны, то есть в коннотативной стилистике разрабатывается плюралистическое понимание стиля. Отсюда вытекают два следствия: во-первых, не существует «бесстильного» дискурса, в рамках стилистической парадигмы нейтральный стиль оказывается столь же коннотативно значимым, сколь и маркированный (Юрий Лотман называл это эффектом «минус-приема»); во-вторых, в силу того же парадигматического устройства стиль должен быть опознаваемым в своем отличии от других стилей, это отличие не может проходить мимо внимания читателя / слушателя. Одним из подтверждений этого закона служат нередкие в литературе эффекты парадигматического перебора разных стилей в одном и том же тексте и для выражения одного и того же тематического инварианта: так построена знаменитая «тирада о носах» в драме Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак», герой которой берет элементарную фразу «у вас длинный нос» и импровизирует целый ряд ее формулировок, «варьируя тон» (то есть, можно сказать, стиль – только не на письме, а в устной речи); так же построена и книга Раймона Кено «Упражнения в стиле» – около ста вариаций, излагающих один и тот же банальный бытовой микросюжет. В обоих случаях читателю или театральному зрителю наглядно демонстрируют разные способы сказать одно и то же, предлагая различать и опознавать коннотации, на которых они основаны.