Читаем Теория литературы. Проблемы и результаты полностью

Подробнее. Слово или выражение, с одной стороны, отсылает к какому-то смыслу, к тому, чем оно само не является, – это его сигнификативная функция, значение; а с другой стороны, оно само входит в класс аналогичных слов или выражений, служит его примером – это его экземплификативная функция. Русские слова «глаза», «очи» и «буркала» обозначают один и тот же орган зрения, их звучание и написание никак не мотивированы его природой и связаны с ним дистантно, что и делает возможными разные обозначения одного и того же предмета; с другой стороны, каждое из этих трех слов представляет собой пример определенного класса слов – стилистически нейтральных, поэтических, просторечных, – и их отношение к этому классу носит близкий, недистантный характер, хотя принадлежность слова к тому или иному классу остается немотивированной.

По Женетту, «стиль – это экземплификативная функция дискурса в оппозиции его денотативной функции»[283]; его образуют все те приемы, эффекты, акты речи, в которых используется принадлежность слов к разным классам. Таким образом, экземплификация – более широкое понятие, чем коннотация, им охватываются не только факты вторичного значения, но и приемы буквально

ничего не значащие. Например, иноязычное слово в тексте денотирует свой предмет, экземплифицирует иностранный язык и одновременно коннотирует его, заставляет читать в слове метаязыковое значение «иностранности»; употребление (или последовательный отказ от употребления) иноязычных слов – один из способов стилистической организации речи. А вот короткое
слово, скажем односложное, денотирует свой предмет, экземплифицирует класс коротких слов, но не коннотирует его – краткость слов сама по себе ничего не значит, не является семиотическим фактом, это просто их физическое свойство; тем не менее скопление в тексте, например в стихе, кратких слов тоже производит особый стилистический эффект отрывистого ритма. Стиль имеет место всегда, когда мы обращаем внимание не только на удаленный смысл, но и на непосредственную данность речи, не только на то, что она значит, но и на то, чем она является; то есть стиль можно определять не через дополнительное значение (хотя во многих стилистических эффектах есть и оно), а, пользуясь термином русских формалистов, через остранение слов и выражений, делающее ощутимым их собственное бытие.

Концепция Женетта кое в чем уязвима: в критике уже указывалось, что его определение стиля как «экземплифицирующего аспекта языка»[284] слишком широко. Хотя все факты стиля подводятся под понятие экземплификации, обратное неверно – не всякий факт экземплификации является стилистическим: так, литературные тексты могут экземплифицировать свой жанр, свою идеологию

[285]. Определение Женетта охватывает не только собственно стиль, но и такие факты, которые мы обычно не относим к этой категории. Кроме того, коннотативные системы (вторичные коды) и незнаковые экземплификативные классы нелегко различать на практике: достаточно тому или иному повторяющемуся факту экземплификации стать опознаваемым приемом, как он начинает коннотировать определенный стиль, который делается значимым элементом стилистической парадигмы; граница между значащим и незначащим легко смещается, подобно границе кондициональной литературности, не случайно упоминаемой тут же самим Женеттом[286]. Важно, однако, помнить, что понятие стиля образуется именно на этой границе смысла: его невозможно сконструировать, оставаясь внутри чисто знаковых процессов и категорий. В силу этого идея стиля плохо помещается в дисциплинарном поле лингвистики – отсюда ее кризис в пору торжества структурной лингвистики (1960-е годы), едва не завершившийся полным отказом от этого «ненаучного» понятия[287]
.

§ 26. Риторическая концепция стиля

Классическая риторика, расчленяя свой предмет, выделяла несколько его частей, из которых для теории литературы наиболее важны три: inventio, compositio, elocutio[288]. «Инвенция» могла пониматься либо как изобретение аргументов для убеждающей речи, либо как нахождение словесных ресурсов для речи хвалебной. «Диспозиция» – это примерно то же самое, что «композиция» текста, по современной терминологии; на ней, в частности, основана стилистическая концепция Бюффона (мысли сами по себе ничьи, а вот их «диспозиция» – персональная). «Элокуция» предполагает, что риторическое высказывание есть образец украшенной, искусственно обработанной речи, причем эта обработка касается только ее выражения: содержательная сторона текста относится к inventio и dispositio. Стиль, по риторическому учению, образуется именно на уровне «элокуции»; когда Бюффон переносил его на уровень «диспозиции», в его жесте читался кризис и скорый упадок классической риторики, который в дальнейшем пытались преодолеть неориторические теории XX века.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки