То, что растет

В то утро мне пришлось простоять в очереди десять часов, чтобы в числе первых попасть в зал С, где ты выступала и отвечала на вопросы. Сцена была огромной и расположенной так далеко от наших мест, что все происходившее на ней казалось нереальным. Видела ли ты кого-нибудь из нас? Когда ты выходишь на сцену, то как будто появляется фильтр между тобой и зрителями, между тобой и реальностью. И это ощущение неправдоподобности происходящего еще больше усугублялось из-за того, что тебя и репортера из «Энтертейнмент уикли» (с его большими белыми зубами и красиво уложенными волосами) транслировали на большом экране. Мне не хотелось смотреть на экран: он постоянно отвлекал и, честно говоря, оскорблял нас, словно мы могли до конца понять все сказанное тобой, только если будем глядеть на этот гребаный экран. Меня разочаровало то, как была организована эта встреча, и отчасти именно из-за этого я сейчас здесь, в отеле, в твоем номере.

Многие приписывают тебе гнусные мотивы публикации этой книги: в ней ты якобы рассказывала о том, как эксплуатировали твою сестру (в том числе, очевидно, речь пойдет и об образах экзорцизма), а также подробно изложила, какую роль сыграла в ужасной смерти твоих родителей, после чего, как ни в чем не бывало, поучаствовала в различных рекламных выступлениях. Но я не из числа этих многих. Я доверяю твоим суждениям, ты мне далеко не безразлична, Мерри, и мне хотелось бы узнать о тебе больше.

Мне кажется, ты поступила очень разумно, когда в самом начале интервью заявила, что свой гонорар за выступление на Комиконе перечислишь в Национальный альянс по психическим заболеваниям. Ты уже смогла завоевать наши сердца, когда только объявила о выходе книги, а после этого окончательно покорила нас, и не только своей щедростью, но и тем, что не скрывала неловкости и смущения. Не знаю, осознаёшь ли ты это, но когда ты неуверенно бормотала о том, что этот свой акт пожертвования посвящаешь сестре, ты вся сжалась, заерзала на стуле и то закидывала ногу на ногу, то снова ставила ее на пол. В этот момент ты снова стала нашей Мерри.

Правда, так странно, что я это говорю? Да, я понимаю, мои слова действительно странные, но что испытываешь ты, когда слышишь их?

Ты не отвечаешь мне. Мы сейчас не в зале С, а стоим друг против друга в номере отеля. В твоем люксе на двадцать третьем этаже, из окон которого открывается вид на залив Сан-Диего и плотину, построенную недавно, чтобы уберечь квартал Гаслэмп от затопления. Кондиционер работает на полную мощность. После проникновения в номер мне захотелось первым делом включить кондиционер, настроить его на самую низкую температуру и открыть шторы, чтобы впустить в комнату все тепло, какое только может дать солнце Сан-Диего, и теперь я вижу, что это был разумный поступок с моей стороны: кондиционер работает без перерыва, и благодаря его шуму у любопытных соседей не возникнет желания помешать нашей частной беседе. По-твоему, я несу полную околесицу?

– Как вы попали ко мне в номер?

Я поднимаю черный ключ-карту. Универсальный ключ. Он был изготовлен специально для Комикона. Мне понадобилось всего пятьдесят баксов, чтобы закупить необходимые материалы, и десятиминутный ролик с инструкцией на Ютьюбе. Труднее всего оказалось выяснить, в каком номере ты остановилась.

Ты опускаешь руки, скрещенные на груди мгновение назад, и задеваешь висящий у тебя на шее пропуск участника и гостя мероприятия. Он заламинирован и прикреплен к шнурку, который украшен значками с символикой различных фильмов ужасов и комиксов. На рукавах твоей простой белой футболки – подписи, сделанные маркером. Я не стану спрашивать, кому ты разрешила оставить эти подписи.

Ты бросаешь взгляд на закрытую дверь номера, которая находится всего в нескольких футах у тебя за спиной. Я не стану тебя останавливать, если ты пойдешь к ней, но не говорю об этом.

Остальная часть интервью в зале С прошла на ура. Место, конечно, оказалось неидеальным. Мне было так приятно видеть тебя, смотреть, как ты активно жестикулировала, – это было даже еще интереснее, чем слышать твой голос, твой новый голос, и чувствовать, как он вписывается в старую историю. Но кое-чего все же недоставало. Я не знаю, чего именно, и поэтому я здесь.

Ты говоришь:

– Если вы не знаете, то мне уж и подавно это не известно. И я не смогу вам помочь. Кстати, как ваше имя?

– Зови меня М.

– Серьезно?

Я продолжаю рассуждать об интервью и о том, что ты не сказала нам ничего нового. Прости, но это так. Вопросы в интервью были очень простыми. Поверхностными. Никакой глубины. Ничего существенного или сложного. Я вхожу в число самых преданных твоих фанатов, и я обожаю жизнеописания, но, Мерри, мне пришлось проделать весь этот долгий путь, чтобы увидеть тебя своими глазами, а еще мне хотелось, чтобы репортер задавал тебе более сложные вопросы. Его вопросы были заранее одобрены тобой или твоими людьми? После выхода книги столько всего произошло, и ты наверняка наняла кого-то?

Ты отвечаешь: