«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940

Куприн входил в круг Горького и публиковался в издававшемся Горьким журнале «Знание», но к 1908 году он и сам прославился, а вскоре после этого разошелся с Горьким. В 1904 году Горький попросил Куприна написать очерк о Чехове для сборника, который вышел в том же году, после смерти писателя. В своем очерке Куприн пытался посмертно завлечь Чехова в лагерь политически ангажированных, революционных писателей и утверждал, что в рассказах Чехова видна неколебимая оптимистическая вера в прекрасное революционное будущее. В 1905 году Куприн в письме Горькому подчеркивал собственную политическую приверженность влиятельному главе этого самого лагеря, уверяя его: «все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам»[387]

. Но уже в 1908 году, сам оказавшись в лучах славы, Куприн писал о Горьком, что успех очень дурно на него подействовал — он слишком преждевременно вообразил себя учителем, и современники видели его стремительное падение как художника[388]

. Куприн, отмечавший в новой форме реализма, изобретенной Горьким, стремление к поучениям, вступил в борьбу со своим современником, оспаривая у него чеховскую корону. В 1909 году Куприн написал, что теперь о чеховских «мрачных героях можно забыть», и добавлял, что эти герои наложили неизгладимый отпечаток на Горького, и тот объединил чеховскую меланхолию с «бессознательным ницшеанством»[389]

.

Как и Горький, Куприн надеялся показать, что ему не нужен морфий, чтобы приблизиться вплотную к публичному дому, и снова подступился к этой теме, чтобы поднять вопрос об ответственности литературы перед обществом. В посвящении, предпосланном «Яме», он явным образом указал на ту черту, разграничивающую утилитарный интерес и похотливое любопытство, которую провел еще Позднышев в «Крейцеровой сонате», когда обрушился с обвинениями на писателей: «Знаю, что многие найдут эту повесть безнравственной и неприличной, тем не менее от всего сердца посвящаю ее матерям и юношеству»[390]

. Куприн счел, что его книга-обличение станет хорошим профилактическим средством для матерей, чьи дети могут угодить в пучину пороков, и для самих юношей, которым не терпится в первый раз побывать в публичном доме. Его книга предупреждает о том, что ждет их за порогом борделя, и о том, как устроено современное общество, а не служит руководством к действию, не дает советов, как освободить женщин от этого рабства. В Яме живут «четыреста глупых, ленивых, истеричных, бесплодных женщин»[391], которые, как и проститутки из рассказа Горького «Васька Красный», оказываются болезненными, хотя и умными, и вынашивают мечты о мести. А еще, как и в рассказах Ги де Мопассана, купринские продажные женщины оказываются сердобольными, человечными и по-своему высоконравственными. Сам романный жанр требовал тщательной прорисовки повседневной жизни борделя, чего нет в «Ваське Красном», если не считать подробных описаний ежедневных Васькиных побоев. Кроме того, проституток в романе Куприна связывают тесные товарищеские отношения, в их публичном доме царит особый общинный дух, который значительно выходит за рамки обычной бытовой заботы друг о друге и даже за рамки «тред-юнионистского сознания». Этот коллективизм перерастает в общий интерес к мести и бунту — гораздо более продуманным и последовательным, чем те злобные тумаки и щипки, которые обрушиваются на беспомощного Ваську Красного.