Том 1

мимо них. Таменунда и Алису увели, женщинам и детям приказано было разойтись. В продолжение следующего ча¬ са лагерь походил на улей потревоженных пчел, дожидав¬ шихся только появления своего предводителя, чтобы пред¬ принять отдаленный полет. Наконец из хижины Ункаса вышел молодой воин; ре¬ шительными шагами он прошел к маленькой сосне, росшей в расселине каменистой террасы, содрал с нее кору и без¬ молвно вернулся туда, откуда пришел. За ним вскоре при¬ шел другой и оборвал с дерева ветви, оставив только обна¬ женный ствол. Третий раскрасил голый ствол темно-крас¬ ными полосами. Все эти проявления воинственных намерений предводителей племени принимались воинами в угрюмом, зловещем молчании. Наконец показался и сам могиканин; на нем не было никакой одежды, кроме пояса и легкой обуви; половина его красивого лица была сплошь разрисована угрожающей черной краской. Медленной, величественной походкой Ункас подошел к обнаженному стволу дерева и стал ходить вокруг него раз¬ меренными шагами, исполняя что-то вроде древнего танца и сопровождая его дикими звуками военной песни своего народа. То песня была печальной, даже жалобной, и мог¬ ла соперничать с песнями птиц; то звуки ее внезапно обре¬ тали такую глубину и силу, что слушателей охватывала дрожь. В песне было мало слов, но они часто повторялись. Если бы можно было перевести слова этой необычайной песни, то они звучали бы примерно так: Мапиту! Маниту! Маниту! Ты велик, ты благ, ты мудр! Маниту! Маниту! * Ты справедлив! В небесах, в облаках, о! я вижу Много пятен — много темных, много красных, В небесах, о! я вижу Много туч. И в лесах и вокруг, о! я слышу Вопли, протяжные стоны и крик, В лесах, о! я слышу Громкий крик! Маниту! Маниту! Маниту! Я слаб — ты силен; я бессилен. Маниту! Маниту! Мне помоги! 810

Конец каждой строфы Ункас пел громко и протяжно, что вполне соответствовало выраженным в ней чувствам.: Первый куплет песни, где выражалось почитание, Ункас пропел спокойно и величаво; второй куплет был описатель^ ный; в третьем куплете смешались все ужасные звуки бит¬ вы, и, срываясь с уст молодого воина, эта строфа восприни¬ малась, как страшный воинственный призыв. В последнем куплете, как и в первом, слышались смирение и мольба. Трижды повторил Ункас эту песнь и три раза протан¬ цевал вокруг дерева. Когда в первый раз он пропел свой призыв, один суро¬ вый уважаемый вождь ленапов последовал его примеру и запел тот же мотив, хотя с другими словами. Воин за вои¬ ном присоединялись к танцующим, и так все воины, наибо¬ лее известные храбростью среди своих соплеменников, приняли участие в пляске. Вся эта сцена внушала безот¬ четный страх. Грозные лица вождей казались еще страш¬ нее от дикого напева, в котором сливались их гортанные голоса. Ункас глубоко всадил в дерево свой томагавк и ис¬ пустил крик, который мог быть назван' его личным боевым кличем. Зто означало, что он берет на себя предводитель¬ ство в задуманном походе. Сигнал пробудил все страсти, дремавшие до сих пор в делаварах. Около ста юношей, удерживаемых до тех пор застенчивостью, свойственной их возрасту, бешено кину¬ лись к воображаемой эмблеме врага и стали раскалывать дерево, щепа за щепой, пока от него ничего не осталось — одни только корни в земле. Как только Ункас вонзил в дерево свой томагавк, он вышел из круга и поднял глаза к солнцу, которое как раз подходило к той точке, которая означала конец перемирия с гуронами. Выразительным жестом руки он сообщил об этом факте, и возбужденная толпа, прекратив мимическое изображение войны, с криками радости стала приготов¬ ляться к опасному походу против врага. Вид лагеря сразу изменился. Воины, уже вооруженные и в боевой раскраске, снова стали спокойны; казалось, вся¬ кое сильное проявление чувства было невозможно для них. Женщины высыпали из хижин с песнями, в которых ра¬ дость и печаль смешивались так, что трудно было решить, какое чувство одерживает верх. Никто не оставался без за¬ нятия. Кто нес свои лучшие вещи, кто — детей, кто вел 811