Том 15 (XVII век)

Случи же ся некогда, званъ бысть той рыцарь и з женою на пиръ, и поеха, поем с собою и люди своя, в дому же своем остави сына и три мамки его, и пса, и сокола. Мамки же отрочате узыбаша его в колыбели, и успе отроча, сами же изыдоша на дворъ да играютъ, оставиша во храмине младенца спяща и с ним пса и сокола. Псу убо спяшу, сокола же сидевшу, и се внезапу изыде ужъ ис-под лавки и нача, обращаяся, зрети семо и овамо[901] и, не увиде во храмине людей, нача приближатися ко отрачати, хоте его заести. Узре же соколъ ужа ползуща ко отрочати, нача трепетатися, дабы песъ убудился и, виде его спяща крепко, доста носом за губу и ушкну[902] его, бе бо спя близъ его. Песъ же убудися и узре ужа ползуща борзостию, ринувся и сцепившася с нимъ, и начашася ести между собою. Ужъ убо пса изъяде во многихъ местехъ, а песъ ему одоле и до смерти загрызе, от крови же ихъ стечеся вся храмина. Егда же песъ и ужъ брашася[903] между собою, извалиша отроча ис колыбели, и оторвася колыбель, покры отроча, и удавив же песъ ужа и ляже на немъ близъ у колыбели суть. Приидоша же в храмину мамки отрочате, видевше же храмину кровию сплывшуся и пса лежаща кровава, и колыбель опровержену, отрочате ж не узревше, мневше, песъ отрочай изъяде, и розбежашася. Едина же мамка приде к рыцареве, плача и вопия велиимъ гласомъ: „О, не веси, госпожа, пес сына вашего изъяде до смерти и леже у колыбели!"

Рыцарева[904] же, слышавъ смерть сына своего, велиимъ гласомъ воскрича. Слышав же рыцарь кричание жены своея, притече и рече к ней: „О чемъ плачеши?" Она же рече ему: „Се прибежа мамка и сказа, сына наю[905] изъяде пес до смерти".

Рыцарь же, слышавъ, вземъ мечъ свой и иде борзо в домъ свой, прииде во храмину, где бе сынъ его, и виде ю кровию стекшуся, а колыбель сына своего на земли поверженну и пса, близъ ея лежаща, лижуща колыбель. Песъ же узре господина своего, и скочи к нему, радуяся. Он же изъят мечь и ткну его, и пресече надвое, и подня колыбель, и обрете сына жива, спяща. Нача ж смотрети, откуду по храмине учинися кровь, и обрете ужа великого заедена, и оскорбеся о псе скорбию велиею зело, нача плакати, понеже уби неповиннаго, такова разумна для слова жены своея».

Сия рекъ[906]

, мудрец возгласи: «Слыши убо, преславный, милосердный господарю мой, цысарю, но да не и ты раскаишися, убивъ сына си единороднаго, неповинна суща, для слова жены своея и начнеши неутешно плакати о сыну своемъ».

Слышав же сия, цысарь похвали мудреца о притчи его.

Услышав же цысарева, что сынъ цысаревъ еще не умре, нача вельми плакати и главу свою попеломъ[907] посыпа.

Прииде же цысарь и рече ей: «О, любимая, что плачеши?» Она же рече ему: «Не се ли обещася еси мне сына своего за срамоту мою обесити, и се слышу, еже живъ сый, да не како се прилучится тебе, аки некоему пастуху з диким вепремъ[908]».

Цысарь же рече ей: «Повеждь ми о семъ, любимая!» Она же отвеща: «И во вчерашний день тебе сказахъ, и помощи себе никоея не учинихъ, повемъ убо и се, да разумееши еже о сыну своемъ».

Притча 2 цысаревы к цысарю о некоемъ вепре и о пастусе

«Бысть некий король, име въ государстве своемъ великий лесъ, в нем же, лесу, живяше дикий вепрь, бе же лютъ зело, по всякимъ местом проходя, изедаше люди. Приидоша же ко кралю все люди его господарьства, моляху его с великимъ воплемъ, да избавитъ ихъ от насилия вепрева.

Король же посла многих рыцарей на того вепря, повеле его убити, вепрь же рыцарей всехъ поби. Король же посла второе, и в третее, он же и техъ всехъ поби. По семъ король в недоумении бысть.

Имяше же король той дщерь единародну, и пусти кличь по всемъ градомъ господарьства своего, иже кто убьетъ вепря того, да дастъ за него дщерь свою.

Случи же ся некако единъ некто пастухъ, пася скотину, за поясомъ же име у себя секиру, и узре его вепрь той, напусти на него. Он же утече у него на великое древо виноградное. Вепрь же нача древо подъядати, пастырь же нача ягоды рвати и ветвие съ ягоды вепрю метати. Вепрь же нападеся на ягоды, нача ихъ ясти, а пастырь же болши нача к нему метати. И наядеся вепрь ягодъ до великие сытости, и ляже под темъ древомъ спати. Пастух же узре его спяща, и наклонися на него, единою рукою держася за древо, а второю нача вепря чесати, и узна его спяща крепко, и изъятъ топоръ, и уби его до смерти. Король же выдаде за него дщерь свою. Последи же его той пастухъ кралевъствова на его место».

Сия же цысарева изглагола и рече цысарю: «Разумей, яже ти глаголю: приличне людие не возмогоша стояти противъ тебя, а пастухъ — знамение твоего злаго сына, еже над тобою своею мудростию умышляетъ; смокви еже метание к вепрю знаменуетъ проклятыхъ его мудрецовъ, еже умолвятъ тя лестными словесы; чесание же вепря пастуха того претворит, еже сынъ твой и с своими мудрецы, лживыми своими словесы умолвивъ, тя хощетъ убити и на твоемъ престоле сести и господарьствовати».

Цысарь же речей ей: «Разумею, яже глаголеши, и не буди того, еже сыну убитим, я утре повелю, да обесятъ его».