Том 15 (XVII век)

Она же рече ему: «Аще сия учиниши, то добро себе сотвориши».

Наутрие же цысарь повеле сына своего обесити.

Ведому же ему на шибелицу, и се приехав мудрецъ, ему же имя Лентелеусъ. Возопиша же к нему вси людие с великим гласомъ и рекоша аки едины усты: «О преизящный мудрецъ, аще ти возможно, да избавиши сына цысарева, ученика своего, от смерти!»

Мудрецъ же рече имъ: «Не ускорите вести его скоро х казни, аз де на сий день избавлю его от смерти». Диоклитиян же поклонися, аки некое слово хотя к нему изрещи. Мудрецъ же нача к цысареве полате скакати борзо, и вниде в полату, и рече: «О великий цысарю, в веки живи!»

Цысарь же рече ему, яростно возревъ на нь: «Изыди, окаянне, борзо ис полаты моея! Азъ убо дахъ вамъ сына своего речиста, вы же сотвористе его нема и напрасно восхоте убо ложе мое осквернити. Ныне же онъ да умретъ, последи же и вы обще с ним да умрете!»

Мудрецъ же рече ему: «О великий цысарю, еже сынъ твой немъ, сие времянно есть, а еже оскверни ложе твое, сие лжа, а не истинна, лестию убо оболганъ есть; то бе, понеже мачеха его сама хотяще с нимъ быти, ныне же срамъ свой покрываетъ и вину свою на него возлагаетъ. Но ведомо буди тобе, о великий господарю, аще ли убьеши сына своего неповиннаго для жены своея, горшае постражеши, аки некой старый рыцарь от младые жены».

Цысарь же рече ему: «Повеждь ми о семъ».

И мудрецъ рече ему: «Молю ти ся, да не умреть сынъ твой на сий день, и аз повем ти притчю сию».

Цысарь же повеле сына своего отвести в темницу, и се мудрецъ рече: «Слыши, о великий, преславный господарю мой, цысарю».

Притча 2 мудреца Лентелеуса к цысарю о младой жене

«Бысть невкоем граде рыцарь старъ сый, на старость поня собе жену велми красну. Обычай же имяше: егда внидетъ к ней спати, тогда ложню[909] свою замыкаше, ключи же под возглавие себе кладяше. Ея же не можате утешати, старости ради своея, и егда усыпаше, и се жена его ключи крадяше и исхожда же к некоему младу юноше. Совершаше с нимъ свое хотение, утеху от него приимаше, тело свое блудом услажаше и, приходя от юноши, паки ложню замыкаше, и ключи под возглавие кладяше, а сама за нимъ ложашеся. Случи же ся некогда, во едину от нощей рыцарь вниде к ней спати и замъкну ложню свою, якоже обычай имаше, и положи ключи под возглавие себе. Егда же нача спати, абие[910]

жена его вземъ ключи ис-подъ главы, якоже обычай ей бяше, и иде к любимому си юноше потешения ради тела своего. Рыцарь же убудився от сна, и се жены несть подле, нача же смотрети ключей, и не обрете. Востав же от постеля, и прииде к дверемъ ложницы своея, и обрете отомчену и отворенну. Он же запре дому своего и врата, и ложню, и сяде в вышнемъ оконце, зря на улицу, откуду поидетъ жена его.

И какъ будетъ кликнувшемъ тремъ куромъ[911], прииде жена его, и обрете врата и двери заперты, и нача толкатися вельми. Рыцарь же рече ей: „О проклятая чюжеложница, уже испытно уведех тя, яко всегда с постеля моея ходишь к своему рачителю[912], но за сие да будеши поймана страждьми, поставлена на пруде[913] и казненна грацкою казнию по обычаю градцкому!"

Обычай иже бяще града того, егда кто изыманъ будетъ после решотошного звону на улице, мужъ или жена безделно ходяще, то поставляютъ его на пруде и казнятъ грацкою казнию. Слышав же сие речение от мужа своего, жена начатъ к нему лестно глаголати: „О прелюбезный, свете мой милый, что тако твориши и глаголеши! Прииде бо ко мне девица от матери моея и поведа ми, что мати моя в болезнь впаде. Аз же тя убудити не смехъ[914]

, и взяхъ ис подъглавия ключи, и ходихъ к матери своей навещати и видети ея немощи. Ныне же молю ти ся, отопри ми двери и пусти мя в дом свой, да не изымана буду стражи, и не наведи мне и роду моему бесчестия, а себе на старость срамоты, Бога ради, пусти мя!" Он же рече ей: „Не плоди словесъ, окаянная, увещая мя лестию, но понеже еси чюжеложьствова, и за сие буди изымана стражи и поставлена на пруде и осужена смертию!"

Она же паки моляшеся ему, глаголя: „Помилуй мя, и помилуй мя, и пусти мя в домъ свой, да не зле умру!"

Рыцарь же речей ей: „Не пусторечи, окаянная, и не лукавнуй, окаянная, скоро да умри!"

Бе же дому его близь кладязь глубокъ. Она же, слышав мужа своего ответъ яростенъ и гнева наполненъ, и рече ему: «О предрагий и прелюбезный, свете очию моею, се видиши кладязь сей? Аще мя не пустиши в дом свой, азъ шедъ в онъ утоплюся». Он же рече ей: «Унее[915] утони, окаянная, неже при мне чюжеложъство твори».

Она же рече ему: „Се учиню по твоей воли: вниду и утоплюся, но молю и прошу у тебя, Бога ради, вели мя погрести у Пречистыя и у всехъ святых, за моя же грехи вели роздати все имение мое, еже принесохъ к тебе с собою".

Сама же, поднявъ камень велий, иже лежа близъ кладезя, и рину его в кладязь, и опустивъ, от кладезя утаися и ста у вратъ близъ вратъ двора рыцарева.