Том 15 (XVII век)

И услышав же рыцарь ис кладезя звук велий, мневъ жену свою кинувшуся в онъ, и раскаяся, зжаловася по жене своей и нача мыслити: „Подам ей уже[916] и извлеку ею ис кладезя, и избавлю от смерти, вперед убо она сего не учнетъ творити". И вземъ уже, отопре врата из дому своего, и иде ко кладезю, и пусти уже в кладязь, и нача кликати ея ис кладезя.

Она же ответа не даетъ ему. Рыцарь же, около кладезя ходя, и нача рыдати, и тужити стенаниемъ, и, воздыхая, глаголаше: „Ох, увы мне, страсному[917], погубихъ убо жену свою, унее было наказывати и учити дома, нежели сей злой смерти предати ю".

Жена же, сетование мужа своего услыша, и подобно время обрете, утече в домъ мужа своего и запре ворота крепко, дабы мужу ея в дом невозможно внитти, а сама сяде в том же месте при окне, идеже[918] седе рыцарь, и розсмеяся вельми, и рече громко мужу своему, рыцарю: „О ненавистый псе смердящий, и гнусне, и блядиве, проклятый старче, чюжеложниче нечистый, что волочишися, бродя по блядемъ?"

Рыцарь же, услыша гласъ жены своея, вельми обрадовася и рече от радости: „Слава Богу, иже есть жена моя здрава, утеха души моей, подпора старости моей!" И рече ей: „Зриши ли, како аз о тебе промышляю и сетую, дабы ты не умерла?"

Она же рече ему: „Слыши, беззаконниче, еже ты на мя клеветалъ. Зрит Богъ, аз тому неточна, но збышася древних человекъ речение: кий человек самъ кое зло содея, и он хощет, чтобы всякой человекъ таков же был. Ты убо сам чюжеложствуеши по блядем да и меня себе равну нарицаеши, чюжеложницею мя зовеши. За неправду же твою буди тобе, да поиман будеши строжи, поставлен на пруде, занеже аз терпех ти много".

Рыцарь же рече: „О милая и любезная ми жена, аз тебе рех, дабы ты впред так не творила, а не хотех ти никоего зла учинити! Ныне же молю тя, не учини ми на старость срамоты, понеже от юности и доселе в чести бых, ныне же на старость на меня хощеши бесчестие навести и чюжеложъством оклеветати, неповинна мя суща на смерть готовиши. Молю ти ся, Бога ради, пусти мя, потом никоего слова не услышиши от мене!"

Она же рече ему: „Не пусторечи, блядове, унее зде муку приими, онамо[919]

в веки начнеши царьствовати!"

Рыцарь же, не имея надежды спасения, нача горко рыдати: „О горе, увы мне, зле погибаю от жены своея!" И нача жалостно к ней глаголати: „О пресветлая господарыни моя, молю ти ся, не предаждь мене на смерть, для распеншагося на кресте нас ради Христа Бога, пусти мя в домъ свой и мой!"

Она же рече ему: „Премолчи, окаянные, кто тя имать в домъ пустити, такова злодея, не имаши внитти!"

Тогда зазвониша в колокол, и узреша рыцаря стражи на улице, и поимаша его, и рекоша ему: „Что твориши, нощию по улицамъ ходиши, а веси[920] грацкия заповеди и уставы?"

Рыцарева же жена нача сторожем на мужа своего жалобу творити и лукавыя словеса на него аки пращею метати: „О господие мои, Богъ сведый тайная сердца человеком, той весть, яко идох за него девою сущею и непорочною. Сий же старецъ девъство мое разоря, и не спитъ со мною, ходитъ всегда по блядемъ, и се вы его зрите нынеча, идуща от бляди по улице, но поимете его и ведите к судьям, да исполнятъ над ним законъ грацкий".

Стражие же емше его и в суд ведоша. Рыцарева же жена иде за нимъ к судьямъ и иска пред судьями на немъ девъства своего, а слася на сторожей. Судьи же грацкия осудиша неповиннаго на смерть и по уставу грацкому велеша его казнити, а домъ и имение его все отдаша жене его. Жена же его со всемъ темъ поиде за своего рачителя, с ним же чюжеложъствова».

И сия рек, мудрец возгласи: «О цысарю, разумеши ли, еже изрекох ти, да невозможно есть убо и всемъ женамъ верити».

Цысарь же рече: «Но отселе сынъ мой не умретъ!»

Цысарева же слыша сия, еже сынъ цысарев не умретъ, начатъ вельми рыдати, власы свои терзаючи, велиимъ гласомъ крича и вопия: «О горе, беда ми и срамоте моей, почто на сий светъ родихся, буди проклят день рождения моего!»

Цысарь же рече к ней: «О пресладкая ми, почто стеня вопиеши, сокрушая своими слезами свою и мою душу?»

Она же рече ему: «Како не плачю, срамоты своея, не токмо же себе, но и твоея любве, еже ко мне имаши, да и над тобою не то же учинитъся, како некоему рыцарю от сына своего, его же любляше зело. Таков бе ему любим, еже и живот свой за него премени, он же отца своего забы любве, уби его, и не похрани тела его».

Цысарь же рече ей: «Повеждь ми, любезная, како ся сотвори».

Повесть 3 цысаревы о некоемъ рыцаре убогомъ и о детех его