Том 15 (XVII век)

Егда же убо кралю приехавшу и седшу за столомъ, и се кралева выиде ис комнаты, король же рече к рысарю: „Исполаити[955], что союзницу имеешъ у собя добру, подобну моей кралеве!" И повеле ей король сести возле себя, и нача на нее смотрети прилежно. Она же бьяше челомъ королю, глаголя: „О великий господарю, добро тобе, господарь, у господаря моего рыцаря ясти и пити!" Король же услыша гласъ ея и нача в себе мыслити, глаголя в себе: „Мню, яко всяко, некако рыцарь теремъ кралевы моея подкопа", — и, не доседевъ стола, поеде к себе. Рыцарь же ея вземъ и отведе борзо в терем, она же платье с себя сложи и облечеся паки в свое платье, и ляже на ложи своемъ спати. Кралю же борзо пришедшу, и виде ю спящу, и глагола кралеве: „Винен есмь в другое пред тобою!"

Она же воспрошаше его: „Что твое прегрешенье?" Он же рече ей: „Обеда убо у рыцаря и видехъ его любовницу, подобну тебе во всемъ — образом и гласомъ!"

Она же рече ему: „Не рех ли ти вчера, что человекъ в человека живетъ, а мне убо птицею ли летати?"

И по днехъ паки приде рыцарь ко кралю и глагола ему: „Милостивый господарю, кралю, хощу на своей любовнице женитися, ты же, господарь, меня, холопа своего, пожалуй, буди у меня во отца место!" Король же ему обещася, рыцарь же нача готовитися.

Пришедшу убо дне свадбе, король ста у церкви, а попъ в ризах. Рыцарь же прииде с своею любовницею, и вземъ король ея за руку и рече ей: „О прекрасная, подобна добротою моей кралеве, ныне же идеши за моего дворового рыцаря!" И взя у них руки, и отдастъ ея рыцарю, поп же приимъ венча ихъ.

После же венчания нача бити челомъ рыцарь кралю, дабы его отпустил с нею в свою землю. Корабль же бе у него готовъ. Король же провожаше его до карабля с своими паны и рыцари, и многие люди идоша за ним до его корабля.

Взыде же рыцарь на корабль и нача бить челом кралю, дабы взошел на корабль и научилъ бы свою дочь любити его. Король же взыде на корабль, а рыцарь повеле парусы готовити, и глагола королю: „Милостивый господарю, королю, уже тобе насъ время отпущати". Король же с корабля сниде, а рыцарь парусы подня и побеже по морю въ свою землю.

Король же приеде во градъ свой, и вниде в терем, и не нашел своея кралевы, и ходил около терема, и нашел входъ зделанъ под лесницу. А из-под лесницы зделанъ в рыцаревъ двор, и нача болезнию сердца глаголати: „Что мне рыцарь сотвори за мое великое жалованье, увезе у меня жену мою, аз убо самъ ума иступих, что верихъ рыцаревымъ речемъ, а своимъ очемъ не верихъ!"»

И глагола цысарева: «Разумееши ли, о цысарю, еже ти сказах?» Он же рече: «Разумехъ, что онъ не верилъ своимъ очем. Утре сынъ мой умретъ!» Во утрие же повеле его обесити.

Ведому же ему х казни, и услышаша людие, и начаша плакати зело. Мудрец же имянем Химъ забежа на коне напредъ. Видев же его рыцаревич, и поклонися ему, и заплака. И воскричаша вси людие велиемъ гласомъ: «О преизящный мудрецъ, умоли рыцаря, избави своего ученика от смерти!»

Мудрецъ же рече: «Не плачитеся, имею надежду на Бога и на правду господаря своего, цысаревича», — и борзо вниде в полату цысареву, и поклонися цысарю. Рече же ему цысарь: «Скоро выиди, злодею, ис полаты моея! Дахъ убо аз вам сына своего доброго и говорливого, ныне же учинисте его нема и безъстудна, восхоте убо ложе мое осквернити. Ныне же онъ злою смертию да умретъ, последи же и вы с нимъ обще умрете!»

Мудрецъ же рече ему: «О великий господарю, что глаголеши, еже сынъ твой немъ, то есть судом Божиим, а еже глаголеши, что жену твою хоте изнасиловати, то есть неправда, тому и верити нелзе. Аще ли убьеши его, и тобе горшае того будетъ, что некоему рыцарю, егда умре единыя ради капли крови жены своея». Рыцарь же рече ему: «Повеждь ми притчю сию».

Мудрецъ же рече ему: «Вели сына своего отвести в темницу». Цысарь же повеле сына своего в темницу отвести.

Притча 7 мудреца Ахима о некоемъ рыцаре и о жене его

Мудрецъ же восприимъ и рече: «Слыши убо, превеликий господарю мой, цысарю, бысть некий рыцарь, имея у собя жену чюдну и любляше ея паче живота своего, и без нея не може ни единого часа быти. Рыцарь же той держа у собя ножъ в руках и чисти ногти, и жена же его играше с нимъ костию и обреза у собя у руки палецъ. И видев же рыцарь кровь на руке у жены своея, и закручинися от жалости вельми, и в жалости и в печали ударися о землю и умре. И тужаше по немъ вси людие всего града, что умре любве ради жены своея.

Жена же его зелне по нем плакася и глаголаше: „Уподоблюся отселе горлице и стану жити у гроба мужа своего". И погребоша его честно, она же сотвори собе комору и нача жити у могилы его.

В том же кралевъстве обычай бяше таковъ: казнь бяше у нихъ едина, егда какова вора осудятъ на смерть, и его повесятъ, и стрегутъ его дни многи. Стражу же ту повелеваху стрещи торговым людемъ, торговые же люди наимуютъ рыцарей, егда с шибалицы кого украдутъ, за чьею сторожею, и в украденого место того самого повесят.