Том 16 (XVII век, «смеховой мир»)

Паки труждашеся болши перваго и беднее жиывяше,[534] брение[535], и горшки, и плинфы[536] нося; паки переменити господина моляшеся. И продай бысть усмарю, или кожевнику, — злейшему убо от первых впаде господину. И зря, яже от него творимая, со воздыханием[537] и стенанием горким рече: «Ох мне, бедному! Лутче мне бысть у прежних господей пребывая жити, нежели у сего немилостиваго: сей убо, якоже вижу, и кожу мою напоследи[538] изработает[539]».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тогда наипаче первых господей слуги и раби[540] п о м и н а ю ще желают, егда у последних господей восприимут искуство.

42. О ЛОВЦЕ И О ПТИЦЕ ДУДОК[541]

Ловец птицам составляше сети. Дудок[542] же, сие издалеча видев, вопрошайте его: что убо сие созидает?

Ему же: «Град созидати», — сказавшу[543].

Посем же ловцу далече отшедшу и скрывшуся, дудок же словесем мужа уверися, пришед, влезе в «созидание» и изымася[544].

Ловцу же абие притекшу, дудок же рече: «О ты, человече добрый![545] аще сицевые грады созидати будеши, не многих обрящеши в них живущих».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тогда наипаче грады и домы опустевают,[546] егда началиицы их, владыки и царие, свирепеюще мучителствуют.[547]

43. О ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕ

Путешественик многий прешед путь, моляшеся богу Ермису,[548] аще убо обрящет что, половину сего Ермису на жертву возложити обеща.

И прешед мало,[549] обрете пиру[550], исполнену фиников и мигдалов[551]. И сию срадостию[552] взем, финики и мигдалы снеде, финиковы же кости и мигдалные чешуя на некоем возложи жертвеннице, глаголя: «Имаши, о Ермнсе-боже,[553] по моей молитве и обещанию[554]

, ибо обретеннаго и внешняя и внутренняя тебе приношу!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужу-сребролюбцу, иже и Бога любостяжания ради обмановающа[555].

44. О ДЕТИЩИ И О МАТЕРИ

Детище во училищи у соученика своего книжицу[556] украде, принесе к своей матери. Ей же не биющи его, но и паче же похвали его и восприим от него любовне.

Проминувшим же летом, нача и болшая красти.

На торгу же некогда пойман и веден быст на смерть. Матери же последующи и плачющися, он губители[557] и судии[558] моляше, дабы мало постояли,[559] хотя нечто побеседовати к матери своей в ухо. Она же скоро ко устом чадовым приложи свое ухо, он же вместо беседования матери своей зубами ухо угрызе.

Мати же и инии последующии ему начаша его обличати, яко не токмо украде, но уже и на матерь беззаконнова

[560]. Он же отвещав, рече: «Сия убо моей погибели бысть виною, ибо егда книжицу украдох, и побила бы меня, не бы на се устремился дело. И ныне ведом есм на смерть бесчестно»[561].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко, иже в начале малых не мучими, на болшая злая возрастают[562].

45. О ПАСТЫРИ И МОРИ

Пастырь[563] по брегу моря стадо пасяше. Узрев тишину морскую и, пожелав, похоте[564] плыти на куплю[565]. И продаст овца, фиников купи и поиде.

Зиме же зелне сущи, и кораблю бедствующу погрузитися, вся своя бремена и мехи изверже в море, едва токмо сам караблем праздным[566] избавися.

По днех же немногих пришедшу некоему к морю[567] (море же утишися)[568] и тишине его чюдящуся, — отвещав же, пастырь рече: «Фиников еще желает, и сего ради являет ся тишиною».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко страсти человеком бывают учением.

46. О ГРУШИ И О ЯБЛОНИ

Груша[569] и яблонь о красоте пряхуся[570]. Многим же браням посреде их[571] бывшим, куст кропивный

*[572] близ плота[573] сущий: «Престанем, — рече, — о друзи, некогда[574] бранящесь?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко честным мужем бранящимся, иные ж, пришедше, иже ничесому же достойни и ничто же суще,*[575] мнятся нечто быти.

47. О КРОТЕ

Крот животно есть слепое. Рече убо некогда к матери: «Смоковницу вижу».

Посем абие рече: «Ливанова благоухания исполнихся».

Третицею ж рече: «Меди и железнаго оружия шум[576] слышу».

Матерь же к нему, отвещавши, рече: «О чадо, уже познах, яко не токмо видения и зрения[577] не имаши, но уже и слышания и обоняния лишился еси!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко некие любопрителие[578], немощная вещи сказующе, и в менших вещах обличаются.

48. О ШЕРШНЯХ И ПЕЛЕПЕЛИЦАХ

Шершни и пелепелицы, жаждею содержими, к делателю земьному[579] приидоша, у него пити просиша, обещевающеся вместо воды сию благодать благодатию воздати:[580] и убо пелепелицы копати винограда обещевахуся, шершни же, окрест обшедше, жалами угрызая, отгоняти от винограда татей.