Том 16 (XVII век, «смеховой мир»)

На камени[867] орел седяше, зайца уловити иский. Его же некто уби, стрелою постреливъ. И убо стрела внутрь его вниде, ушко же с перием предочима его стояше. Видев же его, орел рече: «И се мне иная[868] скорбь, еже от своего перея сам умираю!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко бедно есть, егда кто от своих бедствует.

115. О ЗМИИ

Змей, многими мужми попираем, молися Зевесу. Зевес же к нему рече: «Но аще бы перваго наступившаго угрыз, не бы вторый сие сотворити попытался».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже первее находящим сопротивляющеся — и иным страшны бывают.

116. О ГОЛУБИЦЕ

Голубица, жаждею содержима сущи, узре на некоем месте чашу воды написанную, мняше, истинну ю быти. Темже и[869] великим желанием содержима,[870] ринувся ко тщану близ доски сверху, — и[871] случися на ню упасти доске и крыле ея преломшеся, низпаде на землю и от некоего прилучившагося поимася.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко человецы, ради зелнаго пожелания неразсмотрително вещем вручающеся, влагают самех себе в пагубу.

117. О ГОЛУБИЦЕ И О ВОРОНЕ

Голубица, в некоем голубьнику питаемая, о многочадии похваляшеся. Ворона же услыша ю, рече: «Но, о сия! престани о сем чествующися: елико бо аще родиши многих, толико и многая печали собираеши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и от рабов сии несчасливыи суть, елицы в рабстве суще многая чада рождают.

118. О БОГАТОМ И О ДЩЕРЕХ

Богатый две дщери имея, и единой умерши, сетовалниц нанят. Второй же дщери глаголющей[872]: «Яко бедные мы! — имьже[873] есть печаль, сетовати не умеем; сим же не сущим[874] — сице зело биются!»

Мати же рече: «Не чюдися, чадо, иже сии сице сетуют: на сребре сие творят».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко некие человецы ради сребролюбия не ленятся чюжая случая носити.[875]

119. О ПАСТЫРИ

Пастырь гоняше в некий лес овцы, распростре под дубом ризу свою и возшед на дуб, плоды желудные трясаше. Овцы же желуди ядуще, случися ими ризу снести и сожвати

.[876]

Пастырь же, сошед, яко[877] увиде бывшее: «О злейшая, — рече, — животная! Вы инем волну[878] на ризы даруете, мне же, кормящему вас и радеющему вами,[879] ризу разстлисте!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнози человецы неразумия ради ни в чесом же ползующих — благодетелствуют, своим же — злая содевают.

120. О РЫБОЛОВЕ И О РЫБИЦЕ СМАРИДЕ[880]

Рыболов, сеть ввергий в море, извлече смариду-рыбицу. Мала же сущи, молися у рыболова, дабы ее ныне не имал, но отпустил бы, поне мала есть. «Но егда, — рече, — возрасту и велика буду, поимати мя возможеши и на болшую ползу тебе буду».

Рыболов же отвещав рече: «Но аз безумен аще был бых, еже в руках сущую корысть, аще и мала есть, оставити, ожидаемаго, аще и велика будет, надеятися».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко безсловесен сей будет, иже ради надежда болшия сия, яже в руках малая сущи, оставляет.

121. О КОНЕ И О ОСЛЕ

Человек некто име коня и осла. Идущим же им в пути, рече осел коню: «Возми от моего бремени, аще хощеши имети мя цела». Конь же не послуша. Осел же падый

на пути от труда и скончася.

Господин же его, взем бремя, все на коня возложи, и самого осла кожу. Слезя, конь вопияше: «Ох мне, безсчастному! И что мне случися, бедному? — Не хотя убо малыя тяготы прияти, се ныне все бремя несу и кожу!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже в малых трудех друг другу способствуют[881] оба спасутся в житии.

122. О ЧЕЛОВЕЦЕ И О ДИВИИ МУЖЕ САТИРЕ[882]

Человек некто с сатырем дружбу и любовь[883] сотвори и бысть ядя с ним. Зиме же и мразу сущу — человек, руце свои согревая,[884] принесено устом, дыша. Сатырь же вопроси: коея ради вины се творит? Рече человек: «Руце мои согреваю от зимы».

По немнозе же времени брашно горящее принесоша, человек принесе ко устом, дыша, прохлажда

ше брашно. Паки вопроси его сатырь: коея ради вины се творит? Рече: «Брашно прохлаждаю». Отвещав же сатырь рече: «Но аз убо отныне отказую тебе любовь и дружбу, посему яко от единых сих же уст горячее и студеное износиши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и нам подобает сицевые любви и дружбы отбегати, иже суть сугубаго естества[885] и двоедушни.

123. О ЛИСИЦЕ И О ДРЕВОСЕЧЦЕ

Лисица, от ловец бегающи и в пустыни[886] многий путь прешедши, обрете в ней мужа-древосечца, его же моли, дабы ю скрыл. Он же указа ей свой шалаш, — вшедши, скрыся во углу.

Ловцем же пришедшим и вопросившим мужа, и сей гласом убо кляшеся:[887] ничто же видети, — рукою же своею место указоваше, иде же бысть лисица.[888] Они же, не разумевше,[889] отъидоша абие.