Том 2 (XI-XII века, переводная литература)

Пакы же ину притцю предложиша, глаголюще: «Како вы крьстьяне обрезание отмещете, а Христу не отвергшю его, нъ по закону скончавшю?» Отвеща Философъ: «Иже бо рече пьрвие къ Авраму: „Се буди знамение межю тобою и мною",[116] — тъ и свершити е пришедъ. И от того державше до сего. А прочее не дасть ему мимоити, нъ крьщение намъ подасть». Ркоша же они: «Тъ что ради инии пръвии угодиша Богу, того знамения не приимше, нъ Аврамле». Отвеща Философъ: «Никоторыиже бо от техъ является две жене имевъ, нъ токмо Аврамъ. И сего ради уда того урезаемъ, пределъ дая не преступати его дале, нъ по первому сверстию Адамову образъ дая прочимъ во тъ ходити. Иякову бо такоже створи: утерпль жилу стегна его,[117] зане четыри жены поять. Разумевъше же вину, еяже ради то ему створи, нарече имя ему Израиль, сиречь „умомъ зря Бога".

[118] К тому бо не является примешься к жене. Аврамъ же того не разуме». Пакы же въпросиша и июдеи: «Како вы идоломъ ся кланяюще, творитеся Богу угажати?» Отвеща Философъ: «Первое ся научите разделяти имена, что есть икона и что есть идолъ. И тако смотряще, не поступаите на крестьяны. Десять бо именъ въ вашемъ языце о семъ образе лежить. Въпрошю же вы и азъ. Образъ ли скиния, юже виде въ горе Моиси и изнесе, или образъ образа художьствомъ сдела, прикладомъ образъ, клины, и усмы, и серестьми, и херовимы изрядныи.[119] Понеже бо тако створи, наречемъ ли вы того ради древу, и усъмомъ, и серьстьмь чьсть творити и кланятися, а не Богу, давъшюуму в то время так образъ? Такоже и о Соломоне церкви, понеже иконы херовимьскы и ангельскы и инехъ многы образы имяше. Такоже убо и мы крьстьяне, угожьших

Богу творяще образъ, и чьсть деемъ, отделяюще доброе от демоньскыхъ образъ. Хулять бо книгы жрущая сыны своя и дщери своя и гневъ Божии проповедають; такоже другыя хвалять, жрущая сыны своя и дщери». Ркоша же пакы июдеи: «Како вы свинину и заячину ядуще, не противитеся Богу?» Отвеща же к нимъ: «Первуму завету заповедающа вся снесте, яко зелье травное: вся бо чистая чистымъ суть; а сквернымъ и свесть ся осквернила.[120] И Богъ бо въ твари глаголеть: „Се вся добра зело",[121] — вашего ради лакомьства мало и етеро от нихъ отъятъ. „Снесте бо, — рече, — Ияковъ и насытися, и отвержеся възлюбленыи".

[122] И пакы: „Седоша людие ясти и пити, въсташа играть"».[123]

От многа же мы се украчьше в мале положихомъ селико памяти ради. А иже хочеть свершеныхъ беседъ сихъ и святыхъ искати въ книгахъ его, обрящеть я, еже преложи учитель наш архиепископъ Мефодий, раздели е на осмь

словесъ.[124] И ту узрить словесную силу от Божия благодети, яко и пламень полящь на противныя.

Си же вся каганъ козарьскъ съ началными мужи добрая и подобная его слышавше словеса, ркоша к нему: «Богомь еси посланъ семо на създание наше и вся книгы от него умееши. Все еси по чину глаголалъ, досыти наслажь вся ны медвеныя сладости словесы святыхъ книгъ. Нъ мы есмъ некнижна чада, сему же веру имемъ, яко тако есть от Бога. Паче же аще хощеши покои обрести душам нашим, всяко исправль притъчами, скажи намъ по чину, егоже у тебе въпрашаемъ». Такоже ся разидоша почитъ.

Въ другыи же дьнь сбравшеся, ркоша ему, глаголюще: «Скажи намъ, чьстныи мужу, притъчами умомъ веру, якоже есть лучши всехъ». И отвеща имъ Философъ: «Дъва мальжена беста у царя етера въ чьсти велице и любима зело. Съгрешьшема же има, изгнавъ я от земля посла.[125] Живущема же многа лет тамо, дети створиста в нищете. Сбирающе же ся дети к собе, советъ творяху, кымъ ся бы путемь пакы вместити в пьрвыи чинъ. Овъ же ихъ сиче глагола, а другыи инако, а другыи другояко. Советъ деяаху, которому совету убо достоит быти, не добреишуму ли?» Ркоша же они: «Что ради сице глаголеши? Свои бо кождо съветъ добреи творить иного. Июдеи бо свои добреи творять и срацини такожде, и вы такожде, а инеи инъ. Скажи же, которыи разумеемъ добреи от сихъ?» Рече же Философъ: «Огнь искушаеть злато и сребро, а чьловекъ лжю умомъ отсекаеть от истины. Рьцете же ми, отчего бысть первое отпадение, не от видения ли и плода сладкаго и похоти на божество?» Они же ркоша: «Тако есть». Философъ же рече: «Тъ аще кому будеть пакость, медъ ядъшю ли студену воду пивше, пришедъ же врачь глаголеть ему: „И еще многъ мед едъ, ицелееши"; а иже будеть воду пилъ, тому глаголеть: „Студеныя воды напивъся, нагъ на мразе ставъ, ицелееши". Другыи же врачь не тако глаголеть, нъ противно врачьство заповедаеть: въ меду место горкое пиюще, поститися, а въ студенаго место теплое, греющеся. Которыи убо от обою хытрее врачюеть?» Отвещаша вси: «Иже противная врачьства заповедаеть. Горестью бо жития сего похотную сласть достоить умертвити и смирениемь гордость, противнымъ противная врачююще. И мы бо глаголемъ, яко древо, еже пьрвое тернъ створитъ, то последи сладокъ плодъ приплодить». Пакы же отвеща Философъ: «Добре рекосте. Христовъ бо законъ остроту являеть Божия жития, потомъ же въ вечных жилищихъ 100-кратицею плодъ приноситъ».