Том 4. Стихотворения, 1930-1940

Склонясь к бумажному листу,Я – на посту.У самой вражье-идейной границы,Где высятся грозно бойницыИ неприступные пролетарские стены,Я – часовой, ожидающий смены.Дослуживая мой срок боевой,Я – часовой.И только.Я никогда не был чванным нисколько.Заявляю прямо и раз навсегдаБез ломанияИ без брюзжания:Весь я – производное трудаИ прилежания.Никаких особых даров.Работал вовсю, пока был здоров.Нынче не то здоровье,Не то полнокровье.Старость не за горой.Водопад мой играет последнею пеноюЯ – не вождь, не «герой».Но хочется так мне поройПоговорить с молодою сменою.Не ворчать,Не поучать,Не сокрушенно головою качать,

Не журить по-старчески всех оголтело.Это – последнее дело.Противно даже думать об этом.Я буду доволен вполне,Если мой разговор будет ясным ответомНа потоки вопросов, обращенных ко мне:«Как писателем стать?»            «Как вы стали поэтом?Поделитеся вашим секретом!»«Посылаю вам два стихотворенияИ басню „Свинья и чужой огород“.Жду вашего одобренияИли – наоборот».Не раз я пытался делать усилие –На все письма давать непременно ответ.Но писем подобных такое обилие,Что сил моих нет,Да, сил моих нетВсе стихи разобрать, все таланты увидетьИ так отвечать, чтоб никого не обидеть,Никакой нет возможностиПри всей моей осторожности.После ответного иного письмаБывал я обруган весьма и весьма.Человек, величавший меня поэтом,У меня с почтеньем искавший суда,Обидясь на суд, крыл меня же ответом:

«Сам ты, дьявол, не гож никуда!Твое суждение глупо и вздорно!»Благодарю покорно!Я честным судом человека уважилИ – себе неприятеля нажил.Вот почему нынче сотни пакетовЛежат у меня без ответов.Лечить стихотворно-болезненный зуд…Нет, к этим делам больше я не причастен.А затем… Может быть, и взаправду мой судОднобок и излишне пристрастен.И сейчас я тоже никого не лечу.Я только хочуВ разговоре моем стихотворномПоговорить о главном, бесспорном,Без чего нет успеха ни в чем и нигде,О писательском – в частности – _тяжком и черном,Напряженно-упорном,Непрерывном труде_.Вот о чем у нас нынче – так и прежде бывало! –Говорят и пишут до ужаса мало.Убрали мы к дьяволу, скажем, Парнас,Ушли от превыспренних прежних сравнений,Но все же доселе, как нужно, у насНе развенчан собой ослепленный,Самовлюбленный,Писательский неврастенический «гений».

«Гений!», это порожденье глупцовИ коварных льстецов,Это первопричина больных самомненийИ печальных концов.   Подчеркиваю вторичноИ категорично,Чтоб сильней доказать мою тезу:Не лез я в «гении» сам и не лезу, –Я знаю, какие мне скромные средстваПриродой отпущены с детства.Но при этаких средствах – поистине скромных –Результатов порой достигал я огромных.Достигал не всегда:Писал я неровно.Но я в цель иногдаПопадал безусловно.Врагов мои песни весьма беспокоили,Причиняли порой им не мало вреда.Но эти удачи обычно мне стоилиБольшого труда,Очень, очень большого трудаИ обильного пота:Работа всегда есть работа.Зачем я стал бы это скрывать,Кого надувать?Перед кем гениальничать,Зарываться, скандальничать?

Образ был бы не в точности верен –Сравнить себя с трудолюбивой пчелой,Но я все же скрывать не намерен,Что я очень гордился б такой похвалой.И к тому разговор мой весь клонится:Глуп, кто шумно за дутою славою гонится,Кто кривляется и ломается,В манифестах кичливых несет дребедень,А делом не занимаетсяКаждый день,Каждый день,Каждый день!Гений, подлинный гений, бесспорный,Если он не работник упорный,Сколько б он ни шумел, свою славу трубя,Есть только лишь дробь самого себя.Кто хочет и мудро писать и напевно,Тот чеканит свой стиль ежедневно.  «Лишь тот достоин жизни и свободы,  Кто ежедневно с бою их берет!  Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной,  Дитя, и муж, и старец пусть идет».                    Гете. «Фауст».Мы все в своем деле – солдаты,Залог чьих побед – в непрерывной борьбе.Творец приведенной выше цитатыСам сказал о себе: