Том 4. Стиховедение

Но это — единичные случаи. Как правило, поэты не вмешивают в русские стихи французский ритм. В «Горе от ума» изолированная реплика Графини-внучки «Eh! bonsoir! vous voilà…» звучит правильным французским стихом, а вплетенная в диалог реплика «Il vous dira toute l’ histoire» (рифма — пожара) звучит правильным 4-стопным ямбом. В огромной «Курдюковой» подавляющее количество «французских» строк тоже укладывается в ритм русского 4-стопного хорея («Это сюр ле метр отель Эн табло времан тель кель, Как Успенского собора…»). Отступления по большей части не выходят за пределы полудозволенных перебоев вроде пушкинского «Войска идут день и ночь…» («Се бон пур ле кавалье…»), исключения единичны («Се ла мем шоз, что амуры…»). Французские стихотворения Пушкина («Stances», «Couplets», «Mon portrait», две эпиграммы, мадригал) и Лермонтова («L’ attente», «Quand je te vois sourire…», «Non, si j’en crois mon espérance…») написаны правильным французским стихом (ошибки единичны, например отсутствие элизии в лермонтовской строчке «Eh non! trompeuse | espérance…»). В шуточных же макаронических стихах все нарушено (как мы уже видели на примере «Ma chère Alexandrine…»). У Тютчева из 14 французских стихотворений стих разрушен только в шуточных четверостишиях «Ah, quelle m’éprise…», «Lorsqu’un noble prince…», «Il faut qu’une porte…», в серьезных же можно найти лишь нарушение цезуры в строке «Tourbillonnent sur des quais de granit…» и неучет — e в «La mer se ferme enfin… Le monde recule…» (в одном и том же стихотворении «Un ciel lourd que la nuit…»).

Впрочем, французские стихи русских поэтов, конечно, заслуживают отдельного изучения. Особенно это относится к попыткам писать по-французски силлабо-тонические стихи. Таковы, например, французские переводы Цветаевой из Пушкина и автоперевод ее «Молодца»[417]. Приведем здесь лишь малоизвестный пример: начало стихотворения Б. Божнева «Introduction à l’ Agrume», 1935, издано в 1940[418]. Это силлабо-тонический ямб, в котором — e то учитываются, то не учитываются (как в цитированной строке из «Маскарада»):

Les mains vainqueurs sans redoutables armes,Les arm[es] vaincu[es] sans redoutables mains…Le calme amer aux majestues[es

] alarmes…Le lent déroulement de parchemin…La guerr[e] tranquille et apaisant[e] sans paix,La paix servile infiniment mortelle…L’ écho sanglant de l’ or des melopé[es]…La mort sans mort, et tout de mêm[e] c’est elle…

Французский ямб Божнева сложен явно по русскому образцу; но интересно, что по-русски, в свою очередь, он писал бесцезурным 6-стопным ямбом по новофранцузскому образцу: можно говорить о любопытной конвергенции. М. Цветаева в своем французском «Молодце» преобразовывала французский силлабический 7- и 5-сложник в почти правильный хорей; а в своем русском «Молодце» она, наоборот, расшатывала русский хорей сильными сдвигами ударений, приближая его к силлабике: здесь конвергенция двух систем стихосложений еще очевиднее. Это интересный материал для будущих исследований.

12

В заключение — несколько разрозненных попутных наблюдений.

Рифма может служить свидетельством о произношении иностранного слова: Языков рифмует κατ’

ἐξοχήν — Камен, из чего мы убеждаемся, что греческое слово в Дерпте произносилось с немецким этацизмом «кат экзохен», а не с семинарским итацизмом «кат эксохин».

Затрудняемся объяснить одну особенность рифмовки Мятлева: в слове Петергоф он как бы подразумевает на конце не ф, а в, и рифмует Петергофу — Курдюкову и Петерго

фа — нездорова.

Любопытное свидетельство зависимости произношения от написания слова: имя известного философа в более точной транскрипции Нитче рифмуется у Белого (в «Первом свидании») с прытче и едва ли не предполагает двузвучного чтения Нит-че; тогда как в несравненно более популярном написании Ницше оно дает у Бродского (в «Двух часах в резервуаре») рифмы нише и крыше.

У Бродского заглавие стихотворения латинскими буквами — «Fin de siècle» — видимо, предполагает французское произношение; в контрасте с этим ожиданием далее в тексте мы встречаем рифмы на вульгарное произношение графин — раввин — эра по кличке Фин-/де-сьекль.

Французское произношение пеизаж (без слияния в дифтонг) любопытным образом сохранилось у Н. Ушакова («Карабаш»): «Как древний пеизаж знаком: Село башкирское вдоль пашен…» В XIX веке слово это ощущалось прозаизмом и в стихи попадало редко; впрочем, у Мятлева читаем (без курсива, как обруселое слово): «…Всей Швейцарьи! Кель вояж! Ну, сказать, уж пеизаж!»