Том 5. Проза 1916-1963

Около 11 часов вечера, по направлению от вокзала и порта к главной улице, стал медленно пробираться автомобиль с притушенными огнями. Улица была почти совершенно пуста. Загадочный автомобиль остановился: с него застрекотал пулемет. Сполохнувший безмолвную улицу автомобиль вернулся к вокзалу. Там, на углу трех расходящихся улиц, усиленное патрулирование и обыски редких прохожих. Мне как раз пришлось идти по этой улице. Издали увидев бегающие с факелами фигурки японских солдат, я повернул обратно, решив перебыть ночь в «литературке». Сзади снова поплыл темный силуэт автомобиля. Пропустив его, зажавшись в нишу ворот, я продолжал путь. На этот раз пулемет безмолвствовал, но зато в центральной части города раздались беспорядочные, вразброд, явно провокационные винтовочные выстрелы.

В это же время – было уже к часу ночи – японцы действительно «выступили». Так же неуклюже деланно, грубо, без достаточной «дипломатической» подготовки вытащили на балкон гостиницы, находившейся против земской управы, пулемет. Напугали двух единственно охранявших управу народоармейцев. Изрядно, очевидно, напугались сами неожиданных для них двух выстрелов, произведенных этим караулом в ответ на попытку взломать дверь. И после этого начали вспрыскивать из пулемета уже совершенно опустелые стены. (Часовые народоармейцы выбрались черным ходом.) Поливали из пулемета деловито, усердно, в продолжение всей ночи с небольшим перерывом. Точно тараканов вымаривали. В то же время в разных частях города производились «выемки». Было «атаковано» Центральное бюро профсоюзов. Не обошлось без нескольких ненужных жертв. Но, в общем, город совершенно не сопротивлялся, и японцам никак нельзя было инсценировать «столкновения с вооруженными силами». Напрасно прожектор с «Микаса» глазом спрута нащупывал «эти вооруженные силы»: город был пуст и мирен. И зря на сопке кровавился распластываемый ветром костер: ни в городе, ни в окрестностях сопротивления оказано не было, и выступление оказалось пустоцветом.

Наутро толпы народа запрудили улицы: осматривали израненную земскую управу. Молчаливые хмурые толпы, Официальная версия японцев о произведенном будто бы ночью нападении на японский гараж и вызванных этим событиях оказывалась явно несостоятельной даже для все покрывающего «союзного» консульского корпуса. Необходимо было замазать неудачу, подвести как-нибудь под нее подпорки, хотя бы и временные, хотя бы и не выдерживающие сколько-нибудь беспристрастного внимания. И вот подпорки нашлись. По главной улице города повели арестованных корейцев. В своих белых колокольчатых балахонах, с туго связанными позади – большой к большому пальцу – руками, они были похожи на каких-то пойманных морских птиц. Хватали по большей части молодежь, обвиняя ее в организации и подготовке здесь ряда террористических актов по отношению к Японии. Корейцы – рослые все, в большинстве красивые парни – шли по мостовой, подгоняемые сзади ударами и злобными толчками прикладов маленьких кривоногих своих конвоиров. Шли, не гнулись, высоко подняв к небу лихорадочные, блиставшие предсмертным возбуждением глаза. Их сводили в штаб, где пытали всевозможными пытками: водяной, подноготной, огнем, ломанием костей. Японские жандармы зарезвились стрекозами по городу. Появилась масса «патриотически настроенных» резидентов с цветами в руках, с широкими улыбками во все скулы, с громкой перекличкой друг друга: очевидно, приветствиями. Русская толпа молчаливо исподлобья наблюдала, двигаясь с массой, сплоченною по тротуарам. У мостовой стояли со штыками наперевес японские часовые. Какие-то вычищенные и свежеотлакированные до блеска японские генштабисты желтыми оводами летали на автомобилях и извозчиках, задрав ноги на облучки. А посредине улицы, по мостовой, похожие на первых веков христиан, запрокинув голову в небо, шли, белые с головы до ног, окруженные кольцами караулов группы корейцев. Шли, зная, что идут на муку, на смерть, молчаливо, без мольбы о пощаде, без страха, вытянувшись как-то вверх, плотно сжав спекшиеся губы, со скрученными, до вреза в живое тело, назад руками.

Около японского штаба далеко по всей улице на корточках – родственники арестованных: жены, дети, матери, сестры. Женщины в большинстве с детьми за спинами; старики узкобородые в тех же белых халатиках, со смешными шапочками-мухоловками – миниатюрная копия сетчатого цилиндра, поддерживающего прическу на затылке. Сидят, словно с разоренного гнезда слетевшие птицы, понурые, пергаментнокожие, с отчаянным блеском в черных узких глазах; сидят, сжавшись, пропустив руки меж колен; сидят терпеливо, молча, также без стонов и жалоб.