Томъ шестой. За океаномъ

Вихницкій слушалъ его съ тѣмъ же смѣшаннымъ чувствомъ, которое родилось въ немъ еще въ началѣ вечера, въ обществѣ искателей.

Томкинсъ постоянно упоминалъ о прогрессѣ, о вѣрѣ въ будущее. Онъ еще разъ повторилъ, что каждый изъ насъ долженъ побывать негромъ, китайцемъ и индѣйцемъ, и, обращаясь къ этимъ людямъ, исполненнымъ расовыхъ предразсудковъ, посовѣтовалъ имъ быть какъ можно терпимѣе насчетъ бѣлой и черной кожи.

Въ то же самое время онъ настойчиво и подробно говорилъ о различныхъ перевоплощеніяхъ и разсказывалъ, какъ одинъ изъ его знакомыхъ помнилъ свои жертвоприношенія въ египетскомъ храмѣ между лапъ гранитнаго сфинкса, а другой припоминалъ свое участіе во второй пунической войнѣ.

Наконецъ, Томкинсъ кончилъ свою рѣчь. Въ залѣ произошло смятеніе, большинство гостей вскочили со своихъ мѣстъ и направились къ краснорѣчивому оратору. Всѣ знали, что онъ уѣзжаетъ въ далекій путь, и дамы въ особенности хотѣли непремѣнно пожать ему руку и обмѣняться съ нимъ хоть нѣсколькими бѣглыми словами.

Напоръ публики былъ такъ великъ, что передніе ряды стульевъ совершенно разстроились, но рыжій предсѣдатель, съ практичностью, выработанной въ привычкѣ къ публичной жизни, тотчасъ же построилъ подошедшихъ длиннымъ рядомъ и допускалъ ихъ на эстраду по очереди, какъ передъ окошечкомъ кассы.

Томкинсъ стоялъ у фортепіано съ самой обворожительной улыбкой и усердно пожималъ протягивающіяся къ нему руки, благодарилъ за похвалы и въ свою очередь разсыпалъ комплименты.

Насмѣшливое чувство проснулось въ Вихницкомъ. Всѣ эти клубы, разговоры и пренія показались ему вдругъ слишкомъ безсодержательны и ветхи, и онъ почувствовалъ себя, какъ молодой Анахарсисъ передъ греческими софистами.

Не дожидаясь Томкинса, онъ вышелъ на улицу и сталъ спускаться внизъ по каменнымъ ступенькамъ, и ему было пріятно чувствовать подъ ногами твердую гранитную почву и видѣть окна домовъ, фонари и другіе обыкновенные предметы, внѣ связи съ мудрствованіями о томъ, чего никто не вѣдаетъ и не можетъ вѣдать.

XV.

Виноградъ вызрѣлъ какъ-то совсѣмъ внезапно. Урожай былъ такъ великъ, что тяжесть гроздьевъ оттягивала лозы до самой земли.

Рабиновичъ, имѣвшій двадцать акровъ виноградника, потиралъ руки отъ удовольствія. Весь этотъ сборъ, проданный на морскомъ берегу, обѣщалъ принести тысячу долларовъ прибыли.

Надо было, однако, торопиться съ уборкой, ибо зрѣлыя ягоды стали осыпаться. Между тѣмъ рабочихъ рукъ не хватало, ибо каждый фермеръ, даже изъ самыхъ мелкихъ, былъ занятъ въ это время собственнымъ урожаемъ.

Пораскинувъ умомъ, Рабиновичъ рѣшилъ воспользоваться наступающимъ субботнимъ днемъ, который праздновался въ Ноксвилѣ вмѣсто воскресенья, и созвать нѣчто въ родѣ помочи, чтобы сразу очистить свой виноградникъ.

Конечно, это была помочь на американскій ладъ, съ полной заработной платой и обильными угощеніями не въ счетъ, но Рабиновичъ уже успѣлъ получить заказъ на поставку большей части своего сбора и прежде всего заботился о быстротѣ работы.

Въ субботу рѣзчики винограда вышли съ корзинами и начали убирать участокъ ноксвильскаго богача. Ихъ было около тридцати человѣкъ. Все это были большей частью фабричныя работницы, которыя прельстились возможностью заработать лишніе полтора доллара.

Ѳеня и Катерина пришли обѣ, но, кромѣ нихъ, не было никого изъ русинско-польскихъ рабочихъ. Еще пришли нѣсколько учениковъ земледѣльческой академіи, все совсѣмъ молодыхъ мальчиковъ, ибо болѣе взрослые не захотѣли продать свой праздничный отдыхъ.

Вмѣстѣ съ ними пришелъ Вихницкій, который внезапно сталъ практиковаться въ земледѣльческомъ трудѣ, къ немалому удивленію учениковъ, привыкшихъ видѣть его только за книгами и исправленіемъ ученическихъ тетрадей.

Съ ранняго утра рѣзчики вышли на работу и медленно стали подвигаться вдоль изгородей, срѣзая большія темносинія кисти и складывая ихъ въ корзину. Одна изъ рѣзчицъ попробовала запѣть пѣсню, но большая часть усердно набивала ротъ ягодами, ибо рѣзчики имѣли неограниченное право ѣсть прямо съ кустовъ.

Легкомысленныя фабричныя работницы шутили и пересмѣивались. Послѣ надоѣвшихъ швейныхъ машинъ и вязальныхъ станковъ, легкая работа на открытомъ воздухѣ казалась имъ скорѣе игрой, чѣмъ серьезнымъ дѣломъ, но по мѣрѣ того, какъ солнце поднималось вверхъ, настроеніе ихъ стало измѣняться.

Корзина быстро тяжелѣла, и ее надо было тащить на лѣвой рукѣ, пока правая срѣзала виноградъ; то и дѣло нужно было относить полныя корзины къ телѣгамъ, увозившимъ сборъ. Кое-кто съ непривычки обрѣзалъ себѣ пальцы, вдобавокъ гроздья росли такъ низко, что для того, чтобы срѣзать все, нужно было поминутно нагибаться и ползать по землѣ, раздвигая вѣтви.

Обѣ крестьянки постепенно стали отодвигаться отъ толпы городскихъ дѣвушекъ, не привыкшихъ къ открытому солнцу и рѣзкому полевому зною. Смѣтливый фермеръ поставилъ ихъ на разныхъ концахъ участка, для того, чтобы онѣ вели за собой подругъ.