Тонкий лед

Ведис в отсутствие хозяйки дома, которой у Хродвальда не имелось, а у Мейнарда, как все полагали, иметься и вовсе не могло, заправляла женскими делами в Хьёрте, и ее расположение стало самым главным после приязни Рэва, которую франк постарался завоевать. Ведис была высокой статной женщиной, уже пожилой, но несгибаемой, и говорили, что раньше она ходила в походы, сражаясь не хуже мужчин. Мейнард не знал, так это или нет, но выказал ей все возможное уважение, прислушался к ее мнению, и в результате Ведис приняла его — не сразу, но приняла. Она носила на поясе огромную связку ключей и заведовала всеми домашними заботами, кладовой с продуктами, следила, чтобы не портилось молоко и мясо, чтобы топились бани, чинилась сбруя, а девушки тщательно вертели веретено. Словом, пока не объявится здесь хозяйка (что, вздыхали в поселении, при нынешнем хозяине-монахе не случится), Ведис оставалась главной, и Мейнард этому не мешал — наоборот, дал понять, что так и будет. Не стоит ссориться с женщиной, которая наливает тебе пиво.

Рабов у Хродвальда жило немного, и Мейнард поговорил с каждым из них. Все это были крестьяне, которых захватили во время походов, случившихся уже довольно давно, и никто из них не выказал особого желания возвращаться домой. Мейнард в очередной раз усмехнулся про себя: там, далеко, северяне считаются кровожадными варварами, у которых нет никакой культуры и понимания того, как нормальный человек должен жить; простые земледельцы боятся набегов, как огня. Конечно, там есть чего бояться, и рабство — не чаша с медом, но… Даже хьёртские рабы уже не хотели ехать обратно, обнаружив: не так и плохи северные земли. Может, кто-то жил даже сытнее, чем на родине. Мейнард даровал каждому крохотный надел, расчертив землю у леса, и сказал, что могут считать себя свободными. Ему рабы были не нужны, а трудиться на благо деревни они будут и так, может, даже еще лучше.

Мейнард сказал Сайфу правду. Ему нужно было подумать, а рядом с Альвдис он думать не мог: хотелось прижать ее к груди и наделать глупостей. На расстоянии образ ее не потускнел, наоборот, сделался отчетливей и резче, будто занавесь отдернули. Прошла неделя, другая, приближался Йоль, а Мейнард так и не решил, что скажет Альвдис при встрече и что сделает.

Мира с самим собой он пока так и не отыскал. Здесь, в Хьёрте, повторилось то же самое, что и во Флааме было, с той лишь разницей, что теперь Мейнард приказывал, а не ему велели. Он вставал ещё до рассвета, приходившего поздно в эти укорачивающиеся зимние дни, и работал долго после того, как солнце опускалось за край мира. Тяжелый труд, крепкий сон в хорошо протопленной спальне, безмолвное распятие на стене. Иногда Мейнард просыпался посреди ночи, прислушивался к окружающим его звукам — треск полена в очаге, лай сторожевого пса, вой ветра в трубе — и не понимал, где он находится и зачем, а потом внезапно осознавал это со всей отчетливостью и силой. Кажется, иногда он слышал, как со скрипом поворачивается над фьордом звездное колесо, как течет время, падая крохотными каплями в подставленную плошку, как переговариваются местные боги. Мейнард начинал понимать, о чем говорила Альвдис, смутно осознавать, во что переродится нынешнее, ещё такое робкое, узнавание. И для этого требовалось гораздо, гораздо больше времени, чем несколько дней.

Но теперь ему казалось, что времени у него предостаточно.

ГЛАВА 13

Альвдис по несколько раз на дню бегала смотреть на дорогу, уводившую вдоль берега фьорда в сторону Хьёрта, и все равно пропустила момент, когда гости приехали. Она была в длинном зале, перемещаясь из него на кухню: накрывали столы к обеденной трапезе, носили из кладовой мягкий сыр из скисшего молока и скирр — вкусный домашний творог, резали окорок и доставали из печи только что приготовленный хлеб. Назавтра был Йоль, праздник, которого всегда ждали, и собирались повеселиться как следует — а Альвдис ждала гостей. Мейнард ведь обещал, что приедет, и слово свое он держал. Она хотела бы увидеть его издалека, но увидела, когда франк уже входил в зал в сопровождении своих людей, в том числе Сайфа.

Бейнир с утра уехал на соколиную охоту, потому гостя приветствовал Эгиль, и Далла вышла из кухни, улыбнувшись Мейнарду. Альвдис стояла чуть в стороне, сцепив руки за спиной, и ждала, пока ее позовут, а пока просто Мейнардом любовалась. Он ещё больше изменился со времени отъезда. Теперь на нем была темно-синяя одежда, расшитая серебром, и новый плащ, тоже вышитый и подбитый уже не волчьим мехом, а мехом горностая. Пряжки вспыхивали серебром, камень на рукояти меча горел темным пламенем, и сейчас Мейнард был словно воин, явившийся к столу Бейнира Мохнатого прямо из древних сказаний. Он повернулся и наконец увидел Альвдис, и такой искренней, мгновенной радостью просияло его лицо, что девушка невольно шагнула вперед, будто к живому огню. Далла оглянулась и поманила ее. Альвдис приветствовала гостя как подобает, улыбаясь ему и радуясь, что свое обещание Мейнард, как обычно, сдержал.